— Есть! Иванов, Трошин, Бушмакин — разведать возможность прохода между прудами. Себя не обнаруживать. При обнаружении засады установить численность, принадлежность, и на отход. Старший Иванов.
— Есть!
— Потапов, Воронов — наблюдение за северной оконечностью пруда. Оценить возможность прохода, установить наличие засады. Не высовываться. Старший Воронов.
— Есть!
Все, ушли хлопцы! Будем надеяться, что все у них будет хорошо! Если бы верил, помолился обязательно. Но что поделаешь, если воспитан атеистом? Остается уповать на то, что удача парней не покинет!..
Начало темнеть, от групп известий пока нет, пора бы им уже вернуться. Что это? Вдалеке послышалась очередь, за ней еще одна. По звуку — пулемет, немецкий MG. Непонятно, хоть сам навстречу иди… Хорошо, что стрельбы больше не слыхать, но успокаиваться тоже рано, может просто стрелять не по кому. Подождем еще…
Вернулись Потапов с Вороновым. Результаты довольно утешительные: «фрицев» не обнаружили, хотя это совсем еще не значит, что их нет совсем. Могли просто качественно замаскироваться, а если спецы, то их заметить весьма проблематично. Одно утешает — обстановка естественная, бугорков с изменившейся окраской нет, на деревьях с противоположной стороны соглядатаев не видно, блеска оптики тоже не было, хотя солнце под закат светило возможным наблюдателям или снайперам почти в лоб. У них же нет наших прибамбасов, позволяющих избавиться от бликов. Хотя, как знать, вдруг у них свой Кулибин имеется? Будем иметь ввиду. Но это запасной путь, а что же с основным?..
Ну, наконец-то! Вот и Иванов с Трошиным! Стоп! А где Бушмакин-то?
— Не понял! Петро! А куда Бушмакин подевался? Что за стрельба? Доложи обстановку!
— Проход перекрыт немцами. Чуть не нарвались, вовремя успели заметить. Птицы помогли. Видно было, что согнал их кто-то от гнезда. Эсэсовцы, около взвода, точно подсчитать не смогли. Два пулеметчика. Позиции свежие. Нас заметить не должны были. Смотрели за ними с расстояния. Прячутся хорошо, но недостаточно для опытного наблюдателя. Как стало темнеть, начали отходить, но не успели. Сорока над нами треск подняла, ну, пулеметчики и начали прострел пространства перед собой, думаю, для успокоения. Заметить не должны были. Как назло, Бушмакин привстал, не пойму для чего, шальной пулей, срикошетившей от дерева, в голову и прилетело. Мы его оттащили подальше и укрыли, а сами — сюда. Документов у него с собой не было, как и все, оставил за линией фронта.
— Вы что, охренели? Бегом за ним! Я, видимо, плохо вам объяснял, что спецназ своих не бросает, хоть мертвого, а вынести! Только, выполняя это сам, можешь быть уверен, что, тьфу-тьфу, и тебя не бросят! Хоть раненого, хоть мертвого, а вытащат! Выполнять! Бегом!
Резво рванули! Не кричал я на них, лес, он шума не любит, особенно ночью, но объяснил довольно резко. Да и есть от чего! Не пацаны уже, должны соображать, что нельзя оставлять своего, тем более просто спрятанного. За линию фронта, конечно, не потащим, просто не донесем, разлагаться будет. Так хоть похоронить по-человечески. Да и убедиться, что действительно погиб товарищ, а не лежит тяжелораненый и думает, что бросили его все, никому не нужен. А, кроме того, кто их знает, какие там порядки? Пойдут местность прочесывать, а тут — на тебе, лежит в непонятно каком прикиде. Сразу все и поймут, заготовка не сработает. А так — подождут, не дождутся, решат, что снова купились на нашу уловку. Да и страха уже не будет, когда увидят первого убитого, убедятся — на призраки мы, живые люди из плоти и крови…
Часа два потеряли на то, чтобы доставить тело погибшего. И Иванов, и Трошин ходят, как потерянные. И, судя по всему, не гибель Бушмакина тому причиной. Пришлось наедине провести с ними в стороне разъяснительную беседу, своеобразную политинформацию, вроде, поняли, прониклись…
Отыскали в лесу примечательное место, отметили его на карте. Сняли с Бушмакина модернизированный маскхалат, косынку, оставив его только в солдатском х/б, водой из фляг смыли с лица маскировочный грим, выкопали могилу, установили наскоро изготовленный из толстых веток крест. После войны памятник поставим…
— Становись!.. Магазины отсоединить, снайперам извлечь патроны… Заряжай… Огонь!
Сухо щелкнули вхолостую спущенные затворы. Такой вот прощальный спецназовский салют!..
* * *
Халява не прокатила, не замочив ног, пройти не получится. Вопрос в том, какого лешего пулеметчикам палить приспичило? Не могли дождаться, пока вся группа подойдет, а потом уже варианты: либо всех под свинцовую расческу, либо «Хенде хох!», особенно, если были уверены, что хорошо замаскировались? Непонятно! А, может, там только отсекающая группа, а засада где-то в другом месте поджидает? Тоже может быть! Ну, и как поступить? Понадеяться на удачу? Непрофессионально! Поставим себя на место немцев. Что бы я сделал, чтобы себя же прищучить?
Примем за аксиому, что в проходе между озерками поджидала не засада, а отсекающая группа, пусть даже численностью около взвода, имеющая целью не пустить нас пройти удобным путем. Количеству не удивлюсь, особенно после наших выходок. Как итог, мы должны искать проход в другом месте. А другое место напрашивается само собой — там, где мы наметили запасной вариант. Да и с юга, на открытой местности, тоже поджидать просто обязаны. Правда, имеется неясный вопрос — почему сразу же не пустили по следу погоню с собаками? В принципе, можно объяснить тем, что пережидают темное время, а поутру рванут по нашим следам. Согласен, ночью пройдут рядом и не заметят, а извести собачек способов уйма. Вероятно, поступят так, как предполагаю. Вывод: могилу найдут, и довольно быстро. Видно, что свежая. Но, ведь, нужно же убедиться, что это не партизаны лазили, и не местные непонятно по каким делам? И тем и другим встречаться с «фрицами» не с руки. Следовательно, будут копать. В конечном итоге поймут, что именно мы тут и были. А после этого рванут за нами с удвоенной силой — страх исчезнет: не с бесплотными призраками воюют, а с живыми людьми. А это значит, что боязнь встречи с нами нужно как-то поддержать! А как это сделать? Умница, возьми с полки пряник, все гениальное просто — возле могилы у оккупантов должны быть потери! Бушмакин и мертвый еще повоюет!
— Ковальчук, Сибиряков!
— Я!
— Мины еще остались?
— Да, мальца есть.
— Возле могилы заминировать, да так, как вы умеете, без следов. На тропе, по которой прошли, поставить растяжки из «эфок». Если у самих нет, хоть у всей группы соберите. Пару штук на земле установить, столько же на деревьях. Как мне кажется, погоня будет, и будет, скорее всего, с той стороны. Пусть фашисты порадуются. А перед растяжками присыпьте тропу табачком, чтобы, во-первых, «гансы» отвлеклись на поведение собак, а во-вторых не смогли впоследствии определить, куда мы действительно направились. По крайней мере, длительное время.
— А не кощунство ли, рядом с могилой минировать?
— Не переживай, Семен! Мы же саму могилу трогать не будем? На войне все средства хороши, кроме тех, которые нормальному человеку неприемлемы в принципе. Мы «фрицев» в гости не приглашали, они сами приперлись. А незваный гость — сам знаешь? Если преследователи сюда доберутся, они-то ее как раз и осквернят, не постесняются. Вот погибший товарищ и даст им прикурить нашими руками. Все ясно, бойцы? Выполнять.
Да-а, ребята! Менталитет никуда не денешь. В будущем все намного проще, и в то же время сложнее. Мы стали жестче, прагматичней, циничней, наконец. Снайпер, к примеру, может часами лежать среди трупов и смотреть, как «духи» издеваются над пленными, и ничем себя не выдаст, ни единым движением или жестом. Сопли там не к месту. Но это совершенно не означает, что у него нет сердца, или он близко не принимает чужую боль. Нет, он точно так же пропускает ее через себя, она оседает в нем, и ничем эту боль впоследствии не вытравить. И делает он это для того, чтобы в нужный момент произвести только один результативный выстрел и уйти, не отомстив, хотя очень хотелось, а все потому, что так надо для дела. Я, конечно, веду речь о профессионале. Может, потому некоторые в мирной жизни не могут найти себя и спиваются от того, что не могут больше терпеть эту накопившуюся боль, пытаются таким образом уйти от действительности?
