удовольствием присоединился к столь чудесной компании. Завел разговор о погоде, о поэзии, о том, о сем… И улучив момент, похвалил сережки Дануты. Та как-то скисла… Впрочем, тут же справилась с собой:
– Тетушка подарила. На день ангела.
– Ну так к твоим сережкам… вот тебе колечко! – Давыдов вытащил обитую сиреневым бархатом коробочку, открыл…
Данута ахнула:
– О, мон дье! Боже мой! Ах, Денис… Ну, право же, не стоило…
Стоило! Определенно стоило. Дэн видел это по глазам панночки.
– Я… я загляну к тебе завтра, мон ами Дени. Можно?
– Буду ждать.
Кто же все-таки подарил юной панночке серьги? И, самое главное, за что? За красивые глазки? Что-то верится с трудом… как и в тетку. Слишком уж замялась Дануся, когда Дэн спросил про серьги, да и взгляд ее откровенно вильнул. Нет, никакая это не тетушка! Знакомый мужского пола… А серьги, как утверждали в ювелирной лавке, редкие, и купил их (или точно такие же) тот, кто (вполне вероятно) убил вестовых. Враг!
Что же, выходит, и прекрасная панночка – враг? Хм, скорей уж – пособник врага, это ближе к истине. Кто-то – кого она пока что не хочет (или боится) выдавать – подарил ей серьги… и что-то попросил. Что? Хорошо, если просто секс… А если – нет? Вот о чем недоброжелатель – шпион! – может попросить красивую молодую девушку? Как их вообще используют в черном шпионском деле? Как отравительниц? Ну, это вряд ли… Осведомитель – пожалуй, да… Да что там, пожалуй! Определенно – да. Посмотрим, о чем она будет расспрашивать при встрече… Ишь, даже напросилась! И квартирной хозяйки не стыдно… Хотя пани Граневска собиралась уехать на пару дней в Радом, навестить каких-то родственников. Но о том знали только она сама да Денис с Андрюшкой. Ну еще, вероятно, Янек. Выходит, расспросила девчонка, чего уж… Да ладно! Пусть зайдет!
* * *
Назавтра Данута явилась уже ближе к вечеру, однако ж не очень поздно. Оставаться на ночь девушка явно не собиралась, но и времени зря не теряла!
– Ах, как у тебя жарко, пан Денис… Давай отворим окно! Ага… У тебя есть чистая простыня?
– Ну да…
– Завернемся! Я буду – Даная, а ты… ты – Телемах!
– Лучше уж Ахиллес, – расстегивая доломан, улыбнулся гусар.
– Ну… Помоги же!
Сняв шляпку, гостья повернулась спиной. Денис быстро справился со всеми завязками-застежками, обнажив девушку по пояс. Провел рукой по шелковистой спинке Дануси, поцеловал в шейку… Панночка изогнулась, словно шаловливая кошечка, повернулась… Денис накрыл губами трепетно-нежный сосочек… Послышался едва слышный стон. Платье, шурша, упало на пол…
А вот потом любовники и завернулись в простыни. Как Даная и Телемах… или Ахиллес.
– Нет, ты не Даная! Ты гораздо прекрасней! Ты – Елена! Елена Прекрасная. Из-за тебя, между прочим, началась Троянская война… Какое вино будешь? Красное или розовое, немецкое?
– Фи! Немецкое! А красное какое?
– Шато Руж!
– Бьен! Его и буду…
– Ах, душа моя! Какие у тебя все-таки серьги. Мне б такую тетушку!
Насчет серег – истинного их дарителя – девушка так и не раскололась. То ли он ее сильно запугал, а скорее, просто дело-то поручил самое плевое, которое и делом-то назвать нельзя, так, некий пустячок… но для врага крайне важный. Поручил и посулил еще кое-что в подарок. Всенепременно посулил!
Итак, Дануту подослали… Зачем? Что ей поручили? Ну наверняка не отравить… Что тогда? Порыться в бумагах… Ну-ну… Про бумаги Денис подумал еще вчера. Вчера же и подготовил кое-что… Важную такую бумаженцию, с гербами и великокняжеским вензелем… Положил на видное местечко, чтоб точно нашла!
– Ты пока отдыхай, а я схожу за вином, в погреб. Пани Ванда оставила мне ключи. Так брать красное?
– О, да, да!
Пряча усмешку, Давыдов натянул панталоны и сорочку, затем, сунув ноги в туфли, спустился вниз… Однако ни в какой погреб он не пошел – вино и без того уже было приготовлено расторопным слугою Андрюшкой, стояло, дожидаясь своего часа на летней кухне. Вот туда Денис Васильевич и подался! Подмигнув слуге, вмиг забрался на крышу, взял заранее припасенную зрительную трубу…
Ага! Ну, вот оно. Стоявший у самой стены шифоньер прекрасно отражался в зеркале. Как и копающаяся в его ящиках обнаженная нимфа… Вот, нагнулась… Ой-ой-ой! Какая…
* * *
Компромат на великого князя Давыдов настрочил убойный! Якобы он давно уже имеет связь с неким паном Франтишеком Новаком, известным варшавским гомосексуалистом, с коим и условился о тайной встрече в бывшей королевской резиденции, Лазенках, недалеко от старой беседки с позолоченными деревянными львами. Беседку эту Денис Васильевич видал лично, ее и указал, а после того как прочитавшая послание дама наконец покинула гостеприимный флигель, принялся деятельно готовить засаду.
Как предположил гусар, на тайную встречу кто-нибудь обязательно явится, захочет подсмотреть, подслушать… Может быть, сам вражина, тот, кто завербовал Дануту. Впрочем, может и кого-нибудь послать… Хотя людей-то у него нет, в засаде на вестовых ведь сам-один действовал.
– Хэй, есть кто дома? – Раздавшийся с улицы крик вернул Дениса к действительности.
Гусар поспешно выглянул в окно… и замахал рукой, увидев ожидавшего у ворот Ураковского в синем дорожном сюртуке, с саквояжем и газетой.
– Ого, Станислав Петрович! Рад тебя видеть! Решил все свои дела? Ну, заходи, заходи… Я сейчас пришлю Андрюшку…
– Я вот только что от своих пенат. И сразу к тебе. Заночевать пустишь?
Так и скоротали вечер – за стаканом вина, под добрую беседу. Как гостеприимный хозяин Денис Васильевич постарался скрыть тот момент, что приезд приятеля – тем более с ночевкой – для него нынче не очень-то удобен. С раннего утра Давыдов намеревался отправиться в Лазенки, устроить засаду у старой беседки. Да не один, прихватить ротмистра Елизара Евлампиева и верного слугу Андрюшку.
– Ты, Денис Васильевич, водку-то почто не пьешь? – Гость, однако же, заметил что-то непонятное. – Утром собрался куда-то?
– Да так, по служебной надобности, – отмахнулся гусар. – Ты-то сам пей, тебе можно, а я вот нынче винцом перебьюсь.
– Ну как знаешь!
Удобно устроившись на стуле у самого окна, Ураковский вытянул ноги и принялся обмахиваться газетой… Которую потом, уходя вниз, ночевать, на столе и оставил. Ложась спать, Денис пробежал газетку глазами, так, от нечего делать… «Варшавское обозрение». Три дня назад вышло. Интересно… Обычно такие газетенки продавались на почтовых станциях сразу же, не залеживаясь, каждое утро была свежая газетка – просто листок. Что же, Ураковский вовсе не сегодня приехал? Тогда зачем врал? Впрочем, какой смысл ему врать? В конце концов, газета могла и заваляться на
