Ознакомительная версия.
Бурцев удивленно поднял глаза. Правда?
– Мы поступим гуманнее.
Как это, интересно? Может быть, яблоко на голову и арбалетный болт со ста шагов?
– Вы нам сами обо всем расскажете, полковник.
Ишь, размечтался!
– Расскажете-расскажете. Находясь в магическом трансе, человек, как правило, выкладывает все. Агделайда Краковская уже проходила через это. Теперь ваша очередь.
Ах вот на что делал ставку фриц! Сыворотка правды, замешанная на колдовском гипнозе.
– Кстати, ваших людей, полковник, мы тоже допросим таким же образом. Чтоб уж исключить любую ошибку…
Бурцев быстро глянул на дружинников. Ничего не изменилось. Вот только… Только правый рукав Джеймса Банда чуть встопорщился. Брави все же нарушил приказ! Взял тайком свой потайной кинжальчик. Ладно, за своевольство отчитаем позже. Если живы будем. Сейчас оно, своевольство это, на руку – Джеймса, в отличие от Бурцева, еще не обыскивали.
Остальные дружинники тоже отошли от первого шока, смотрят на воеводу, ожидают приказа. Слова. Полуслова. Взгляда. Полувзгляда.
– Когда мы доберемся до анкер-менша, шлюссель-башни нам уже не понадобятся, – продолжал разглагольствовать Зальцман. – И раскопки можно будет прекратить.
Два автоматчика – вот кто сейчас опасней всего. Если Джеймс со своим ножом тоже это понимает, значит, есть шанс.
– Шлюссель-башни останутся на месте, а…
Кнехты держали Бурцева за руки. Ноги были свободны.
Начали!
Он не крикнул. Просто кивнул, дозволяя дружине… Разрешая…
И начал сам.
Перекат. Захват ногой за шею. Первый кнехт, нелепо размахивая руками, валится на ближайшего автоматчика – того, что слева от Зальцмана. Резкий разворот, удар коленом в ухо – и второй кнехт распластался под повозкой.
А подрукавный ножичек Джеймса уже мелькнул в воздухе. И медленно-медленно оседает эсэсовец, что стоял от Зальцмана справа. Падает, хрипя, держась за шею. И – фонтан крови из перебитой артерии. И рукоять кинжала под ухом.
Другого автоматчика прижимает к земле Освальд. «Шмайсер» валяется в стороне. Пан яростно лупит фашиста с обоих рук. Вымещает злобу за…
– За усы! За усы! За усы! – брызжет слюной разъяренный шляхтич.
Бой на арсенальном дворе кипит вовсю.
Гаврила и Дмитрий, за неимением иного оружия, отмахиваются оглобельками. Джеймс и дядька Адам схватили орудийный банник и шомпол. Збыслав двумя руками швыряет тяжелые каменные ядра.
– Живыми! Живыми брать! – орет бригаденфюрер Зальцман.
А сам расстегивает кобуру. Что ж, стрелять ведь можно и не на поражение. Пулей ведь можно не только убить, но и ранить, обездвижить.
«Вальтер» – в руке эсэсовского магистра. А у Бурцева пистолета за пазухой нет. Зато под рукой – открытый короб с чесноком. И не случайно при первом взгляде на шипастого «ежика» у Бурцева возникла ассоциация с сюррикеном. Для метания на небольшое расстояние эта железная колючка вполне сгодится. Ничуть не хуже, чем ножик брави. Кувыркаясь, заточенная и увесистая «чесночина» полетела в цель. Целью было искаженное лицо эсэсовского бригаденфюрера.
Шип ударил в глаз. Эсэсовец взревел, бросил оружие, вскинул руки к лицу.
Бригаденфюрер голосил громко. Но о том, что противника непременно следует брать живьем, Томас Зальцман больше не кричал. Этим воспользовались.
– Готт мит унс! – проорали над самым ухом Бурцева.
И Бурцев едва успел откатиться от меча Фридриха фон Валленрода. Рубящий удар был страшен. Тяжелый клинок орденского маршала обрушился вниз, словно желая рассечь надвое повозку вместе с ненавистным врагом. Меч вошел глубоко в дерево. Застрял.
Прежде чем тевтон вырвал клинок из дощатого борта, Бурцев обхватил двумя руками стальной назатыльник маршальского шлема. И что было сил пригнул, вдавил, макнул рыцаря. Мордой в ящик с чесноком. Забрало на шлеме все еще было поднято. Ящик – открыт. Острые шипы торчали как гвозди.
Фон Валленрод взвыл, отскочил, споткнулся, упал, грохоча доспехом. Под открытым забралом – кровища. Изодранное, исколотое лицо. Похоже, глаза свои счастливчик маршал снова сберег. Чудом. А вот образину попортил окончательно. Шрамов на маршальском лице теперь основательно прибавится. Столько, что затеряется даже след от лопатки.
А тевтоны наседали. На подмогу отовсюду бежали кнехты, рыцари. В эсэсовском лагере тоже засуетились. Послышались команды. Взревели моторы. Стрельбы пока не было. Приказ Зальцмана, вероятно…
Ладно, стрельбу ведь можно устроить и самим.
Бурцев скатился с повозки. Подхватил «шмайсер» эсэсовца, которого уже успел придушить Освальд, шуганул нападавших частыми короткими очередями.
Четверо упали. Остальные тевтоны отхлынули. Кнехты бросились врассыпную. Рыцари отступали более организовано. Особенно вон те две группки. Одна выцепила из-под огня орущего тевтонского маршала. Другая – тащила вопящего эсэсовского бригаденфюрера. Бурцев выбрал вторую. Ее он поливал из «шмайсера» щедро, от всей души. Пока не кончились патроны.
А как кончились – поднял «шмайсер» второго эсэсовца, того, что валялся в луже крови. С ножом в шее. И – снова. И – до последнего патрона.
И неподвижной безжизненной грудой лежали две дюжины закованных в латы тел. И среди белых и серых плащей с черными крестами темнело изрешеченное пятно эсэсовской формы. Магистр эзотерической службы СС и шлюссель-менш Томас Зальцман не шевелился. Магистр-бригаденфюрер смотрел в небо вытекшим глазом.
Тевтоны не знали, что делать. Выглядывали из укрытий, не решаясь пустить стрелу, арбалетчики. Рыцари замерли у поданных оруженосцами лошадей. Эсэсовцев смерть бригаденфюрера тоже ввела в состояние ступора. Все! Главное дело сделано. Можно сматываться. Но прежде…
Бурцев уже вытаскивал зажигалку из кармана фрица. Возвращал трофей. Вернул. Крикнул:
– Держите коней покрепче!
Щелк-щелк-щелк…
– Эй, там, от бомбард отойдите!
Огонек. Факел. Огонь…
Перемазанные маслом и порохом тряпки на палке вспыхнули шкварчащим, плюющимся пламенем. Дым и искры – во все стороны. Как новогодний фейерверк.
Прикрыв глаза ладонью, Бурцев крутнулся между повозками.
Вот! Затравочные отверстия бомбард! Первое, второе, третье…
Сначала бабахнули орудия, нацеленные на «мессершмиты». Одно и – с полусекундным, с четвертьсекундным опозданием – второе.
Видно было, как бомбарды плюнулись огнем и дымом. Как вылетели из стволов тряпичные пробки. Как подпрыгнули от жуткой отдачи, теряя борта и колеса, повозки, к которым крепились пушки. Как всполошились и едва не сорвались с места – насилу удержали! – упряжные кони.
Слышно было гудение воздуха…
Ознакомительная версия.
