в количестве пятнадцати человек и двести бойцов княжеского спецназа при нескольких БМП и шести колесных бронетранспортерах. Их появление на улицах Стокгольма оказалось очень кстати, и волнения были подавлены самым решительным образом. Но дело даже не в том, что Бармин помог кронпринцессе подавить мятеж. В этот день или, лучше сказать, в эту ночь, Ульрика Катерина приняла единственно правильное решение, - на самом деле, первое по-настоящему правильное решение за все время их знакомства, - и с этого момента в ее отношениях с Ингваром установилось наконец равновесное партнерство. При закрытых дверях герцогиня Сконе вела себя, как примерная жена, а на публике, являясь, в принципе, некоронованной королевой Швеции, она всячески подчеркивала, что регентами их малолетней дочери являются они оба, она и ее супруг. Просто князь Острожский не может покинуть в такое трудное время свои земли в Великорусской империи, а она не имеет возможности оставить без своей заботы королевство Швеция и любимую всем сердцем дочь. Так что, если не придираться к мелочам, трагические события в этой скандинавской стране способствовали примирению четы Менгденов и серьезным образом облегчили Бармину жизнь. Жить порознь оказалось удобно и, по большому счету, правильно, кто бы что ни говорил по этому поводу. Да и сам факт, что его родная дочь стала королевой, положив тем самым начало новой династии шведских королей, не только грел Ингвару душу, но и работал на его авторитет. Регент королевства Швеции – это уже не просто один из имперских князей, владетель огромной, но всего лишь автономной территории.
События в Швеции, таким образом, имели весьма драматические последствия для Ингвара Менгдена именно дома, то есть в границах Великорусской империи. Его авторитет, и так уже поднявшийся выше некуда, закрепился на завоеванной высоте и, пожалуй, даже окреп еще больше. Во всяком случае, на Севере и Старом Западе, то есть, в тех землях, где исстари говорили на двух языках, русском и норне. И, прежде всего, это было связано с тем, что с его именем люди связывали скорое, - всего на всего за месяц, - прекращение гражданской смуты. Причем, уважали его за это представители всех конфессий, поскольку он защищал всех, не делая между людьми никаких различий. К сожалению, сказать подобное об Иване VIII язык не поворачивался. Император в эти дни продемонстрировал слабость, нерешительность и, что хуже всего, свою приверженность определенной идеологии, которую, на самом деле, и следовало считать причиной беспорядков. Такое не скроешь, и любви народной этим не завоюешь. Дело дошло до того, что император вынужден был покинуть негостеприимный Новгород и перенес свою ставку в Рязань. При этом, войска, полиция и жандармерия, - вообще, все государственные институты на Северо-западе, - оказались, как бы, в двойном подчинении. Они оставались лояльными императору, которому государственные служащие приносили присягу, но реально подчинялись Координационному Совету, неформальным лидером которого являлся князь Острожский. Император это знал, но вынужден был терпеть, поскольку не имел достаточных сил, чтобы развязать полномасштабную гражданскую войну, а Ингвар, в свою очередь, воевать не хотел, поскольку предполагал, - и не без оснований, - что очень скоро начнется другая война, в которую Иван VIII не верил, что бы ни докладывала ему разведка князя Северского.
Дмитрий Романович, впрочем, не усердствовал сверх меры. Он не хотел ссорится с братом, тем более, что возможная война с Австрией и Германскими государствами твердо ассоциировалась у императора с именем Ингвара Менгдена. К тому же, князь и сам был зол на собственного зятя. По его мнению, сколько бы хорошего ни сделал Менгден, его оппозиция императору, - то есть, то, что он фактически предотвратил гражданскую войну, - сводила все эти его достоинства на нет. Слишком уж он был популярен, - причем не только среди язычников, но и среди христиан, - слишком уж много он набрал силы. Ведь даже император оказался, в конце концов, вынужден давить смуту, - которая ему идеологически даже импонировала, - прежде всего, потому что с этим успешно справлялся чертов язычник Менгден.
В общем, к осени 1985 года, в империи сложилась весьма странная ситуация, которую позже назвали Двоевластием. Император сидел в Рязани, а Ингвар перемещался между Вологдой, Ревелем и Стокгольмом, появлялся в Полоцке и Вильно, Могилеве и Риге, Ниене, Новгороде и Пскове, то есть, везде на Северо-Западе. И, хотя никто не называл его королем или императором, он явно являлся чем-то большим, чем граф Менгден или князь Острожский. Все это понимали, но пониманием делу не поможешь, во всяком случае, не всегда. Ситуация, на самом деле, была патовая. Ингвар не мог уйти, поскольку, похоже, в отличие от императора и императорского двора, он и его союзники знали, «куда ветер дует». И покинуть пост означало бы бросить доверившихся ему людей. Однако пока он «рулил» Старым Западом, ни о каком примирении с Иваном речи идти не могло. Император, что называется, закусил удила и никак не желал идти на компромисс. Конфликт затягивался и усложнялся. В конце концов, в Ревель прилетел князь Северский, чтобы «разрулить возникшее недопонимание» и выяснить отношения со своим проблематичным и конфликтным зятем. Встретились они в холодном, полном вооруженных людей замке Тоомпеа. Настроение у обоих было скверное, хотя и по разным причинам, и разговор получился трудный, поскольку Бармин апеллировал к фактам и логике, а Дмитрий Романович – к ветхозаветным традиции, имперскому законодательству и эмоциям.
- То есть, вам, Дмитрий Романович, насрать и на родину, и на народ, - спросил Ингвар прямо, отчаявшись уже объяснить Северскому, что дело не в его фанаберии, а в том, что вот-вот грянет Большая Война, - лишь бы угодить сидящему на троне злобному дураку, так что ли?
- Особа императора священна! – уже в третий или четвертый раз повторил тесть свою мантру. – Уезжай, Ингвар, в Швецию и никогда не возвращайся!
- Если я уеду в Швецию, Мария уедет со мной…
- Вот бери ее и уезжай!
Похоже, князь Северский был готов на все, лишь бы Менгден исчез из империи, и лучше, чтобы навсегда.
- Не уеду, - покачал головой Бармин. – Мне людей жалко. Погубите вы с братом страну. И знаете, что обиднее всего?
- Что же? – набычился тесть, по-видимому, ничего другого от Ингвара, на самом деле, не ожидавший.
- То, что вы, Дмитрий Романович, хороший человек, - вздохнул Бармин. - И, думаю, все-то вы понимаете, но просто не можете иначе. Не получится у нас договориться. Но вот, что скажу вам на
