брось все, Алексей Петрович, да поспи. Отдохни.
— А дела? Кто их делать будет?
— Как-нибудь справимся. Вон — помнишь, ты на Уральский камень ездил. Справились же. И когда в посольство в Иране отправлялся — как-то управились. Чай не совсем дурни.
— А если привыкну?
— К чему? — удивилась Серафима.
— К ничего не деланью. — улыбнулся Алексей. — Разленюсь. Наберу вес. Буду читать книжки, пить чай и наслаждаться красивыми видами. Или вообще жить поеду куда-нибудь на острова.
— Ты сам-то в это веришь? — хохотнул Голицын.
— Нет. — грустно произнес Алексей. — Но иногда так хочется. Куда-нибудь на Гавайи уехать, чтобы подальше от цивилизации. Там море, вкусная еда, красивые женщины… — руки Серафимы сжались сильнее, даже слегка обозначив коготки. Царевич же продолжил, удовлетворенной этой шуткой, которая стала заходить слишком далеко: — Понимаю — глупость, сам не усижу, да и дико там слишком. Однако… Ладно, давай вернемся к делам. Август умер. Там уже новые выборы начались?
— Можно и так сказать.
— И какие кандидаты?
— Меньшая партия стоит за сына Августа — Курфюрста Саксонии. А большая — за тебя.
— ЧЕГО?! — аж привстал царевич.
— Тебя выдвигают на престол. Я потому и пришел.
— Отец знает?
— Он и выдвинул. Его и поддержали.
— А… мне чего не сказали?
— Так… — виновато развел руками Голицын, — государь не велел. Пока не станет ясно, что магнатам ты ко двору придешься.
— На кой бес я им сдался?
— А почему нет? Среди кого им выбирать-то? Ну вот — сын Августа Сильного. Юный правитель Саксонии. Он откровенно проблемный. Грезит военными успехами и славой даже больше отца. А силенок у него у самого, как оказалось, небогато. Кого-то из магнатов кликать? Там снова передерутся, как и прежде. Французов? У них никого подходящего нет. У Габсбургов тоже. Строго говоря, кроме тебя только отца твоего приглашать.
— Вот его пускай и выбирают.
— Так ему и предложили. Он отказался и выдвинул тебя.
— Ну, здрасьте… А я что, самый крайний? И так делами завален с головой. Теперь еще и эти Авгиевы конюшни чистить. Он серьезно?
— Более чем. На словах просил передать, что кроме тебя никто не справиться. Дела же по России ты давно отладил. Личного участия твоего кроме как для контроля особо и не требуется.
— Перестану за ними всеми присматривать — чудить начнут. Сам же понимаешь.
— Понимаю. Но упускать такую возможность нельзя. Это же…
— Это шанс присоединить Западную Русь относительно бескровно.
— Да. — кивнул Голицын.
— Только относительность эта условная. Там ведь добрую половину шляхты нужно под нож пускать, а как и магнатов. Они же невменяемые.
— Ты им об этом не говори, хорошо? — улыбнулся Голицын. — Потом. Как изберут, займешься. А пока лучше не стоит. Спугнуть их сейчас — значит в будущем втравить Россию в серию войн.
— Проклятье… — процедил Алексей.
— И подумай, чем их завлечь сможешь. Соблазнить. Так, чтобы шляхта за тебя проголосовала.
— Предложу им всем эцих с гвоздями. — буркнул царевич.
— Что, прости?
— Не обращай внимание. Передай отцу, что я подумаю.
— Государь особо просил отнестись серьезно.
— К этому дурдому?! — воскликнул Алексей, но глядя на невозмутимо-серьезное лицо Голицына, кивнул и добавил. — Хорошо.
С чем тот и удалился.
— Ты справишься, — тихо шепнула Серафима.
— Может мне имитировать свое отравление и обвинив поляков затеять с ними войну? — с надеждой спросил он.
— Не дури. Они же хотят, чтобы ты стал их государем.
— Ты даже не представляешь, ЧТО меня… нас там ждет. Это государство — одна из самых дурных держав в мире, о которых я только слышал. Причем опереться мне там будет не на кого. Куда ни ступи по тому кораблю — всюду гнилые доски.
— Ты мне также говорил про Россию.
— В России хватало аристократов, которые жаждали реформ и преображения. А там?
— А ты думаешь, они просто так тебя захотели увидеть своим правителем? — улыбнулась супруга. — Им тоже хочется, глядючи на Россию…
* * *
Австрийские войска входили в Рим.
Красиво. Торжественно. Триумфально. Собственно триумфом это и являлось в старом, еще древнеримском значении слова. Настолько, насколько успели его восстановить и изобразить в столь сжатые сроки…
Карл Габсбург ехал во главе своей армии, осыпаемый со всех сторон цветами. Жители старались.
Стиснув зубы и натужно улыбаясь.
Выбор, впрочем, у них наблюдался невеликий.
После того, как Габсбурги обвинили Святой престол в убийстве Филиппа, ситуация стала очень быстро накаляться. Особенно после того, как примирившись с венграми да болгарами, австрийцы повели свою армию на Рим.
Месть принято подавать холодной. И, по возможности, мелко нашинкованной. Что в Риме более чем осознавали. Сразу, как в город пришла новость о продвижении войск и словах, в которых Карл объявлял Святой Престол падшим, погрязшем в разврате местом. После чего и дураку оказалось понятно — будут бить, возможно, даже ногами…
И тут вспыхнуло восстание бедняков. Неожиданное и довольно сильное. Сбои с поставками еды вызвали слишком уж болезненную реакцию. И позже исследователи так и не найдут этому никакого объяснения, кроме общей обстановки истерии и страха. Оставляя за кадром ту деталь, что накануне восстания пропало несколько весьма высокопоставленных чиновников Святого престола. А
