Не умоляю заслуг Кирилла Григорьевича Разумовского, возглавлявшего русскую науку, но ему происхождение не помешало стать одним из значимых людей империи, — сказал канцлер.
— Так какой же путь вы мне предлагаете? — спросил я напрямую.
— Служба в армии. Быстрая, героическая служба, — вид Безбородко вновь стал серьезным.
— А разве такое бывает? Быстрая, героическая? — я тогда сильно растерялся и говорил не сразу, делая паузы между словами. — Мне казалось, что быстрая и героическая — это про смерть в первом бою.
Я не понимаю, как вообще возможно мне поступить на службу в армии. Тем более, что мой чин действительного статского советника соответствовал генерал-майору? Кто доверит мне, к примеру, дивизию?
— Не стоит, Михаил Михайлович, думать, что я выжил из ума. Вы только обратите внимание на то, что служившие в армии чиновники зачастую пользуются большим уважением. Армия — сие единственное место, где талант дозволяет возвыситься и получить уважение общества. Офицера, будь он и бывший, не посмеют обвинить в подлом происхождении. Он кровь проливает за Отечество, — сказал Безбородко, и я тогда сильно задумался.
Уже по своей службе я встречался и с тем, что офицерство — это некая каста и своего рода определитель, мужчина ты или так себе. Безусловно, есть много примеров, когда дворяне не служат в армии. Но, во-первых, это потомственные дворяне и у них не стоит вопрос о происхождении. Во-вторых, подобные люди зачастую являются заядлыми дуэлянтами, вновь и вновь доказывающие, что они мужчины. Есть и в-третьих, это когда не выпячиваются и не стараются попасть в первые ряды власть имущих, потому и незаметны. Живут себе в поместьях, да контролируют рост репы. Но последних мало. Многие дворяне в этом времени служат.
— Я помогу вам, Михаил Михайлович, разобраться с моим же предложением. Так, уже скоро предстоит, несомненно, славный поход русского войска в Италию. Об этом я попрошу вас не распространяться. Не думаю, что сие тайна, но все же. Пойдите вольноопределяющимся в войска, я могу сие устроить и это позволит вам снискать уважение в обществе. Законотворец, пиит, коммерциант, а вместе с тем, когда Отечеству нужно, не жалея живота своего, вы на войне. Ну, а Владимира, или на худой конец «клюкву» я для вас поспособствую раздобыть [имеется в виду орден Святого Владимира и Святой Анны (клюквы) вероятно, в это время эта награда еще так не называлась, так как только что вновь введена], — сказал Безбородко, еще больше вгоняя меня в недоумение.
Такие решения, как идти в армию с кондачка не принимаются. Я нисколько не боюсь войны, напротив, был бы не прочь углубить кооперацию с военными и не допустить, к примеру, наполеоновского нашествия или Аустерлица.
А как же Катенька? Я не собираюсь возле ее юбок постоянно крутиться, но мы только что поженились. Фактор Катерины рассматривать не буду, иначе вообще нет смысла размышлять о службе в армии и следует отказываться сразу. Не должна любовь застелить глаза. Бизнес? Так все в нем идет своим чередом. Столько проектов и начинаний уже запущено, что подкидывать новое прогрессорство в ближайшие два года не продуктивно. Важно же не только изобрести, а внедрить, для чего нужно время.
Но возникает еще один важный вопрос, зачем это канцлеру? В доброго дядю я не верю, тем более, если этого дядю зовут Александр Андреевич Безбородко.
— Ваша светлость. Признаюсь, я сконфужен. Ваши слова мудры. И я понимаю, что человеку с боевым орденом всегда больше доверия. Особенно, когда его величество столь много придает значения армии. Я осмелюсь задать вам вопрос, зачем это ВАМ? — последнее слово я выделил логическим ударением.
— Я видел ваши записи. Они всегда обстоятельны и продуманы. Вы относитесь к работе со всем рвением, но заканчиваете начатое, или же отступаете, как с финансовой реформой, когда от вас уже ничего не зависит. Вам предлагали взятку, вы не взяли. Обо всем я не знаю, только Богу дано знать все, но вы честный человек. А еще… — начал свою длинную речь канцлер.
Я удивился откровенностью Безбородко. Был почти уверен, что проблемы придворных интриг он не коснется, будет замалчивать их, не скажет, что я пешка. Но, нет, мне было прямо сказано, что я своего рода раздражитель для Палена и в некотором смысле громоотвод для канцлера. Генерал-губернатор Петербурга будет всячески стараться меня свалить, а я по задумке Безбородко буду той фигурой, которую гроссмейстер Александр Андреевич будет двигать и не позволять падать. При этом Пален может не видеть других аспектов, все более ополчаясь на меня.
Со слов Безбородко у меня много шансов для того, чтобы не быть съеденным никем из придворных интриганов и служба в армии упрочит положение. В принципе, и до встречи с канцлером я и сам так считал. И то, что Безбородко ставил мне в заслугу, якобы «открывая глаза», что можно подобное использовать, было мной осуществлено сознательно. Опять же: поэт, создатель гимна Российской империи, ученый, видный предприниматель и много кто еще. Если еще и служба в армии попадет в послужной список… ох, не завалить бы все дела или вовсе погибнуть где-нибудь на Сент-Готарском перевале.
— Я услышал вас, ваша светлость, — сказал я, оттягивая ответ.
— В таком случае, отправляйтесь к Александру Васильевичу Суворову и не далее, чем после Крещения жду вас в Петербурге. Вам предстоит уговорить старика, а еще вы подготовите обстоятельный доклад о том, что делал Суворов, что говорил и все в том духе, — Безбородко вновь улыбнулся. — На сим важный разговор закончен. Не соизволите ли отобедать со мной?
— Прошу простить меня… — начал было я возмущаться.
— Не ершитесь! Используйте свои шансы! — жестко сказал Безбородко, но быстро смягчился и уже спокойным тоном добавил. — Я не собираюсь изничтожать Суворова, я использую его в политике. Не понятно?
— Хотите ворчливостью Александра Васильевича пользоваться и давить на австрийцев? — спросил я.
Все это подленько и шпионить ну никак не хотелось. Но это как посмотреть на мои действия. В сущности, как я тогда догадался, Безбородко, прекрасно понимая характер русского прославленного фельдмаршала, хотел использовать особенности психологии Суворова.
К примеру, австрийцы начинают нервничать на то, что Александр Васильевич посылает их нахрен и действует, руководствуясь лишь собственным видением проблемы. Из Вены кричат, мол, урезоньте своего старика. А в Петербурге могут сказать, что это сделать можно, но было бы неплохо написать дополнительный договор против турок… Хотя, нет, они
