Ознакомительная версия.
Нельзя сказать, что раньше Егор над этим не задумывался. Задумывался, даже строил кое на кого планы, да вот только еще не успел толком ничего предпринять. Дело это деликатное, небыстрое – торопиться нечего.
Пан Свободек наконец-то закончил – наверное, просто больше не мог говорить, устал, бедолага, вымотался. Подошедший помощник – худой, вечно сутулый и малоразговорчивый тип по фамилии Рамек – подал утомленному оратору фляжку с водой… или вином. Или пивом. Вообще, этот Рамек был своему хозяину предан… хоть и не полагалось в Таборе иметь слуг – ведь все люди равны! – так сутулый и не именовался слугой, а считался «помощником». Убей бог, князь никак не мог придумать, как и на чем с «помощником» этим сойтись, да еще хотелось бы, чтоб тот не донес своему господину. Так ничего пока в голову и не лезло – не имелось соответствующей подготовки, черт его знает – как и завербовать-то? Ах, Рамек, крепкий ты орешек, должно быть.
Рамек помог пану Свободеку забраться в повозку и сам уселся рядом с возницей, тут же хлестнувшим коней:
– Н-но, ироды! Пошли, пошли, драконы!
«Возница!» – тут же осенило князя.
Пан Свободек не очень-то любил ездить верхом (Егор сильно подозревал, что и не умел даже) и передвигался по городу в громыхающей повозке, чуть меньше той, что обычно использовали табориты, но все же вполне громоздкой. Приобрести дорогое рессорное ландо производства фирмы «Ганс и Георг» «замполиту» не позволяли не столько политические взгляды, сколько опасение напрочь погубить свой образ радетеля за народное благо. Да и не позволил бы никто в шикарной коляске ездить – люди ведь все равны и должны быть одинаковы: одинаково выглядеть, одинаково мыслить, одинаково жить – дабы никогда не возникла гнусная, разъедающая общество зависть. Возникнет – и все, хана, кончилось народное единство. Кстати, в этом табориты вовсе не были так уж неправы.
Итак, возчик. Дородный, с круглым лицом и вислыми, пшеничного цвета усами пан, звали его, кажется, Добружа, или как-то так… Нет, именно так – Добружа. Познакомился с ним Егор запросто, просто поехал на коне сзади да подождал, когда пассажиры сойдут, войдя в предоставленный для жилья дом. Кстати, и сам князь столовался рядом. Хотя домов для всех таборитов и не хватало, но кое-кому все же постой полагался, в полном соответствии с Оруэллом – «все овцы равны, но некоторые – равнее других».
И все же это равенство постоянно декларировалось таборитами, в их лагере в городе и на горе Табор не было ни господ, ни слуг. Любой мог подойти к любому – запросто. Вот и Вожников подошел. Похлопал по крупам коней, попинал колесо телеги, поинтересовался:
– А что, рессор нет?
– Чего-чего? – озадаченно переспросил пан Добружа.
Да-да, даже среди таборитов все именовали друг друга из вежливости – пан, до слова «товарищ» как-то еще не догадались, а Егор им этого не подсказывал, не считал нужным.
– Ну, такие стальные пластинки, подкладываются под ось и гасят тряску.
– Под ось? Пластины?
– Хочешь, так пойдем в пивную – объясню.
Славный пан Добружа просиял и согласился в ту же секунду. Оказывается, он тут, поблизости, и пивную хорошую знал, называлась классически – «У чаши».
– О, совсем, как у Гашека!
– Смотрю, и вы ее знаете, пан? Да уж, пиво там доброе. Только вот гроши…
– Да я вас, пан возница, угощу, раз уж сам разговор затеял.
– Вот это славно! Идемте же скорей, славный пан Жегор!
– Вы что, меня знаете? – спускаясь следом за своим провожатым в какой-то подозрительный подвал, поинтересовался князь.
Возница оглянулся:
– Кто ж вас не знает, пан Жегор! Все знают, и уважают все – за нрав ваш и к простому человеку снисходительность.
– Так у нас тут вроде бы все простые…
Пан Добружа гостеприимно распахнул дверь, словно сам и был хозяином этого заведения, несколько запущенного снаружи, но вполне уютного внутри.
– А вот и она – чаша! – усаживаясь за длинный стол, возница кивнул на висевший над столом щит с изображением чаши – символа провозглашенной профессором Гусом борьбы мирян за равноправие с клиром. – Аннушка, пива нам принеси.
Ах, вон оно что – Аннушка! Князь с интересом посмотрел на осанистую женщину с крепкими руками и арбузной грудью, принесшую для дорогих гостей аж четыре кружки пива зараз.
– Угощайтесь, милые паны. Ах, пан Добружа, как же я рада вас видеть! Подождите, сейчас еще сыру и кнедликов принесу.
– Она вдова, – покрутив усы, пояснил возница. – Хозяйка всего здесь.
– Вот как, хозяйка? А ведь славный пан Свободек говорил, что все имущество должно быть общим. А Аннушка, вишь ты – хозяйка!
– Пан Свободек много чего говорит, – ухмыльнулся новый знакомец. – И вовсе никакой он не славный. И вы, пан Жегор, нисколько его не уважаете – я давно заметил. Не так?
– Пусть так. – Вожников быстро кивнул и, подняв пенную кружку, улыбнулся как можно шире: – Ну, за знакомство, славный пан Добружа!
По две кружки – это, конечно, только для начала, всего же за вечер приятели выхлебали дюжину на двоих. Можно было бы и больше, да пан Жегор сослался на неотложные дела. О, хитрый князь пил сегодня не зря. Во-вторых – пиво оказалось необыкновенно ароматным и вкусным, ну, а во-первых – Егор много чего узнал.
Как он и предполагал, пан Свободек знал и грамоту, и риторику, и вообще все семь свободных искусств, значит, несомненно, учился в университете, быть может, даже в Праге. Доучился или нет, князь не выяснил, да это было не столь уж и важно, зато Егор враз угадал факультет – да, собственно, нечего и угадывать было. Во всех средневековых факультетах имелось всего по три факультета – богословско-философский, юридический и медицинский. Юридическими терминами пан Свободек отнюдь не блистал, медицинскими – тоже, так что оставалось одно: богослов и философ. Если не выгнали – то магистр, если выгнали… или сам по каким-то причинам ушел…
А еще «замполит» нежно любил свою дочь, оставшуюся на попечении двоюродной тетки где-то в Домажлице, городке на западе Богемии, и часто писал ей письма, передаваемые с малейшей оказией – с купцами, паломниками, студентами и прочим бродячим людом.
«Надо же! – удивился Егор. – Он еще и дочку любит, а я-то думал, что только партию, в смысле – идейное учение таборитов».
И какого ж черта он поперся с крестоносцами? Думал, они захватят Прагу, восстановят все прежние порядки, и он, герр Отто Штальке, вновь станет ратманом, заняв свое законное место в ратуше, из которой его столь бесславно выкинули. Без всякого сожаления! И пана Пржемока тоже прогнали, хоть он и чех, а вот невежливого гордеца Майера – немца! – оставили, вот пойми этого чертова Гуса!
Ознакомительная версия.
