А потом к власти пришел Горбачев…
Знаете… Если так подумать — Горбачев ведь больший коммунист чем Сталин, и его лозунг "больше социализма" — он ведь истинный. Сталин не любил говорильни — а Горбачев ее всеми силами провоцировал. Сколько съездов собралось при Сталине? А при Горбачеве — мало съезда, он решил устроить "убийство" страны в прямом эфире, создав Совет народных депутатов. При Сталине каждый отвечал за свое дело (как правило, головой) — а при Горбачеве — коллегиальность, товарищи, выборность руководителей. Горбачев и в самом деле вернулся к чему-то наподобие ленинизма — шумной анархии бурному обсуждению под разграбиловку НЭПа, каким-то "платформам" в КПСС, гигантскому росту бюрократии (при Ленине количество бюрократов выросло на порядок), безответственности. Было у Горбачева и некое подобие Троцкого по имени Александр Николаевич Яковлев, только жидковат был Яковлев, всего то год Стэнфорда, а Троцкому сам президент США паспорт вручал. Во как!
Последовавшее за горбачевщиной — опять таки нельзя было назвать развалом, все что Горбачев мог развалить — он это сделал сам и ни с кем не советуясь. Борис Николаевич Ельцин сделал главное, опять таки кто бы что про него не говорил — он не допустил крови, кровавого передела как в восемнадцатом и девятнадцатом годах. Он сохранил базис, платформу, на которой можно что-то строить. Но к строительству не приступал — ни он сам, ни те, кто пришел за ним. Разрушили общий дом, растащили — да так и остались жить на юру.
А потом пришла власть безликих. Это было закономерным итогом морального распада, который и начался намного раньше, чем распад территориальный. Самым точным понятием того, что произошло с русскими людьми, было — измельчали. Измельчали все, измельчали физически, душевно, умственно. Измельчали кстати не только у нас — если, к примеру, в Германии самым полезным изобретением года признают программу для мобильного телефона, которая позволяет проигрывать выбранную пользователем мелодию ровно пять раз — что это как не измельчание? Вот и тут — измельчали. Если война — так с Грузией, господи, нашли, чем гордиться. Если инновации — так непонятно что, никто не может уже сделать, к примеру, фотонный двигатель, и это не потому что его технически невозможно сделать — а потому, что никто не в силах представить его как мечту, а потом — идти к этой мечте. Космические полеты ведь начались с мечты Циолковского — и уже через сорок лет — стали реальностью. А тут…
И — изворовались. Это тоже было закономерным итогом системы отрицательного отбора, царившего в Советском Союзе. Но в СССР наряду с партейными, которые по разрушительному воздействию на мир людской не уступали саранче — были профессионалы. Были технократы, пришедшие с заводов, знающие производство. Не рассуждающие отвлеченно — а достоверно знающие, что и как работает. Возможно, самой большой трагедией девяносто первого года было то, что власть то как раз взяли партейные. Горластые, быстро перекрасившиеся, выступающие на трибуне Совета народных депутатов как коверный на арене, умеющие громыхать словами… Кто-то сейчас жалеет о события девяносто третьего года, называет Ельцина преступником. Полноте! Ельцин преступник, а остальные кто? Не коверные ли? Знаете поговорку — игра была равна, играли два… ну и так далее. Может быть — и лучше, что власть осталась в одних руках пусть неумелых и трясущихся с похмелья, а не перешла к коверным.
И деньги власть не изменили — сделали только хуже. Громкие прожекты, бессмысленные, массивные строения, меленькие победы, долбящий по ушам пиар… интересно, кого они хотели убедить в величии страны, людей — или самих себя? Власть, которая правила Россией, была мелкой, даже меленькой, ей бы Россию размером в десять раз меньше — наверное, бы она и справилась. Но, увы — Россия была великой. И оставалась пока ею — несмотря ни на что.
Ростов на Дону, город купеческий, с богатыми историческими традициями, почти что морской — не каждая птица перелетит разлившийся Дон — в новой России неожиданно приобрел намного более важное значение, чем это было раньше, в Советском союзе. В Советском союзе его только и знали как город, где ворья много, да Ростсельмаш, комбайны Нива производит, которые уже стали неотъемлемой часть советской деревенской жизни. А сейчас…
А сейчас Ростов на Дону стал почти что неофициальной столицей России. Как началась вторая чеченская — Ростов стал чуть ли не последним русским оплотом на Юге, последним городом относительно которого можно твердо сказать, что этот город — точно русский. Местный ОМОН был одним из самых подготовленных в России — не вылезали из командировок. Отделение Альфы, управления А, работавшее по Чечне и Дагестану — было в Краснодаре.
Потом, как понеслось — Ростов стал центром эмиграции. Со всей Украины, с Крыма — с земель, которые всегда, во все времена были русскими, и были подарены Украине большевиками, на Русь бежали русские люди. В Крыму их резали татары, в остальной Украине — поляки и бендеровцы. По жестокости бендеровцы ничем не уступали наведавшимся на эту землю семь десятилетий назад гитлеровцам — жгли, грабили, убивали. Сыграли свою роль и местные гопники — народное хозяйство в Украине давно было и не народным и не хозяйством — развалили все, что только можно. Одесса жила на контрабанде и китайском шмурдяке, Севастополь — на русском флоте, Киев — на бардаке, прокрутке денег, самых бесстыдных гешефтах, Западная Украина — на гастарбайтерах, заробитчанах. Восточная Украина жила металлургией, нормальные производства — автомобилестроение, авиастроение, ракетостроение, двигатели для самолетов и вертолетов — угробили, что можно разворовали, в селе гнали самогонку и пьянствовали, шахты закрылись. В сельской местности родился новый класс, доселе невиданный — сельские маргиналы, гопота. Господи… когда доживались то до такого, никогда село не было прибежищем гопоты, село любило рабочие руки, их постоянно не хватало, лентяи, лоботрясы — обществом крестьянским отвергались. Сейчас — что в России, что в Украине народился новый класс — сельская гопота, дети не работающих, пьющих до посинения родителей, сами не имеющие никаких шансов в жизни. В село приходили отсидевшие — дом в селе порой можно было купить за столько, сколько в городе стоил один квадратный метр жилья. Так на деревне появлялось еще кое-что, чего там никогда не было — криминал. Не мешок посыпки с фермы с…дить — а самый настоящий, махровый криминал, грабеж, разбой и убийство, порой из-за нескольких гривен — хватило бы на бутылку водки. И вот эти пацаны с полумертвых сел — голодные, озлобленные, дорвавшиеся до оружия, сбивающиеся в банды — грабили и убивали беженцев, которые шли через границу, спасая самое ценное, что у них было. И они грабили их не просто так — убивали, насиловали, распинали, вспарывали животы, вешали. И они это делали не просто так, просто так — ограбили бы до нитки и отпустили. Нет, они это делали потому что ненавидели — ненавидели тупой, тяжелой, заливаемой до поры сивушной бурдой ненавистью. Они ненавидели горожан, которые ехали мимо их деревень, спасая добро — и неважно, что один на ЛандКруизере, а второй на старом жигуленке — все едины, все одним миром мазаны! Все они до поры до времени смотрели на них как на уродов, как на ничтожества — а вот теперь перевернулось все. И последние — стали первыми. До времени.
