«Варварам будет чем поживиться», — подумал Руфин злорадно.
Император лежал на спине и разглядывал отделанный золотом кессонный потолок. Криспина зачмокала губами во сне, перевернулась на другой бок и обхватила Руфина за шею.
«Я рожу тебе сына…» — прошептала она.
Во сне и наяву она повторяла эту фразу непрерывно. Иногда Руфину казалось, что она бредит. После родов прошло меньше месяца, а она уже примчалась к нему в Антиохию и заявила, что они должны немедленно зачать нового ребенка. В этот раз это непременно будет мальчик.
Руфин брезгливо сбросил ее руку и поднялся. Император едва успел накинуть шитый золотом тяжелый халат, как дверь приоткрылась и в щель протиснулась голова секретаря.
— Прибыл гонец из Нисибиса.
Секретарь был встревожен. Многие слишком близко принимают к сердцу происходящее в Нисибисе. Да, плохо, что несколько сотен римлян оказались запертыми в этом городишке. Рим не любит терять своих людей. Но кто их просил туда лезть?
«Раз они прислали гонца, дело в самом деле плохо». Руфин прошел в таблин, отделанный так же роскошно, как и спальня. Огромный стол с инкрустацией из золота и слоновой кости украшал десятифунтовый золотой чернильный прибор. Преторианец ввел гонца из Нисибиса — грязного оборванца в лохмотьях с перевязанной тряпкой головой. Руфин с трудом узнал Квинта, этого преданного пса Цезаря, и не удивился. Он знал, что гонцом будет Квинт.
— Так что в Нисибисе? — спросил Руфин, предлагая посланцу сесть.
— Крепость пала, — сказал тот, демонстративно потирая разбитый в кровь локоть. — Гарнизон перебит. Цезарь мертв.
— Мертв… — повторил Руфин задумчиво. — А тебе удалось уцелеть?
— Я свалился со стены на груду трупов и не разбился. Меня сочли мертвецом. Под покровом ночи удалось бежать.
Руфин несколько раз кивнул.
— Надо же, как интересно: упал на груду трупов. Наверняка было неприятно лежать на трупах и притворяться мертвым, приятель?
— Да, ничего приятного, — согласился Квинт. Руфин подошел к нему и отогнул грязную повязку. Глубокая ссадина на лбу была настоящей. Так же как и синяки на руках и ногах. Отличная инсценировка.
— А ведь Нисибис все еще держится, — проговорил Руфин, глядя в упор на Квинта и улыбаясь.
— Я сам… — начал было Квинт.
— Сегодня рано утром я получил шифрограмму. Там сказано, что явится гонец с ложным донесением. Надо полагать, гонец этот — ты?
Квинт облизнул губы.
— Зачем ты решил обмануть меня?! — заорал Руфин. — А? Я спрашиваю — зачем?
Квинт дернулся, как от удара, но стиснул зубы и промолчал.
— Не хочешь говорить? Ну так я отвечу! Ты считаешь, что я желаю смерти Элию, так? Квинт отвернулся и не отвечал.
— Говори, подонок! — заорал Руфин и замахнулся. — Говори!
— Не смей меня бить! — прохрипел Квинт, откинул назад голову и глянул Августу в глаза. Глаза были совершенно безумные. — Я — римский гражданин и сражался с варварами. А ты… — не договорил — задохнулся от ярости.
У Руфина задрожал подбородок.
— У кого ты научился таким манерам? У Элия?
— Ты, Август, первый человек в Риме. Но это не значит, что ты исключительный. Как и все, ты подчиняешься закону. Сенат может начать расследование твоей деятельности. В том числе и того, почему ты до сих пор не выступил на помощь Нисибису.
— Поступило известие, что основные силы монголов двинулись на Антиохию, — ответил Руфин. Но что-то такое мелькнуло в его глазах — будто черная точка метнулась и исчезла.
Лжет…
— «Целий» сам запустил эту дезинформацию, Август, — нагло отвечал Квинт, глядя Руфину в глаза. — Уж в чем, в чем, а в дезинформации я кое-что понимаю. Или ты забыл, что я профессиональный фрументарий?
Лицо Руфина перекосилось. Неведомо, что бы произошло, если бы в этот момент дверь не приоткрылась и в таблин не заглянула Криспина. Ее розовое после сна лицо удивленно вытянулось при виде грязного окровавленного посланца и красного от гнева императора, стоящего над ним с поднятой для удара рукой.
— Дорогой, что такое…
— Вон! — рявкнул Руфин. — Иди спи! Отдыхай! Расти пузо!
Криспина обидчиво надула губки.
— Как ты груб!
— Дорогая, уйди, — просипел Руфин, сжимая и разжимая кулаки. Дверь захлопнулась.
— Значит, я желаю устранить Цезаря, — проговорил Руфин. — А ты, умник, решил обхитрить меня. Только ты не умник, а глупец. Никому на свете не удастся меня обхитрить.
— Август, ты должен спасти людей в Нисибисе. Ты успеешь… Посмотри правде в глаза: твою игру разгадают, сенат обвинит тебя в измене. Элий все равно спасется. Не губи остальных вместе с ним.
— Что?
— Элий не может умереть, пока… — Квинт осекся.
— Пока что?
— Пока ему не исполнится семьдесят, — ляпнул Квинт первое, что влетело в голову.
— Исполнение желания?
— Да, Вер заклеймил его для Элия.
— Семьдесят лет… — повторил Руфин.
— Так долго Нисибис, разумеется, не продержится. Но Элий-то не умрет. — Квинт попытался закрепить успех. — Монголы перережут всех до одного, но Элия не тронут. Так что ты можешь погубить только город, но не Элия. Что бы ты ни замыслил, клеймо судьбы разрушит любые козни.
Квинт говорил вдохновенно. С ним такое бывало. Не верить ему было нельзя. Руфин стоял неподвижно, глядя куда-то мимо Квинта. Казалось, упорствовать дальше не имело смысла. Император поправил халат, пригладил длинную прядь, закрывая лысую макушку, и нажал кнопку звонка. Тут же в дверях возник преторианец.
— Сообщи префекту претория об аресте Квинта Приска, — приказал Руфин. — Отвести арестованного в карцер. И пусть его поместят в одиночку.
Квинт вскинул голову.
— Руфин Август…
— Непременно в одиночку, — повторил свой приказ император. — До суда.
Квинт не стал больше спорить. Что ж, он посидит в одиночке. Но Нисибис будет спасен. И Элий спасется. Только бы они продержались до прихода римской армии. Потом Квинт подумал о Легации. И только бы она продержалась.
Человек, одетый в белый балахон, разговаривал с гвардейцем, когда Квинта вывели во двор. Пленник и его охранник остановились в нескольких шагах от человека в белом. Пленник был грязен и избит, на загорелом лице чернела многодневная щетина.
— Приказано отвести в карцер, — сообщил гвардеец сидящему на мраморной скамье центуриону.
Тот лениво приоткрыл один глаз, зевнул, хлебнул из фляги и буркнул в ответ:
— Свободных фургонов нет. Веди пешком.
— А если он сбежит?
Центурион открыл оба глаза и глянул на Квинта оценивающе.
— Вполне может быть. Парень шустрый. Закуй в цепи.
— Тогда мы будем тащиться три часа! — воскликнул преторианец.
— Как хочешь.
Гвардеец помянул Орка, но решил рискнуть и не заковывать пленника, а только надел наручники. Двое преторианцев вывели Квинта из дворца и тут же оказались в людском потоке. Человек в белом двинулся следом. В белые арабские одежды одевалась разведка Четвертого Марсова легиона. Во-первых, потому что там было много арабов, во-вторых — им часто приходилось путешествовать по степи и пустыне. А в-третьих, в этом был особый шик. Каждый легион любит чем-нибудь выделиться. Пятый обожает петь на марше похабные песни. Первый Минервин носит вместо красной серо-зеленую хамелеонову форму, и даже броненагрудники у них закрыты серо-зелеными чехлами. Во Втором Парфянском три когорты состоят из женщин. Но Второй Парфянский в мирное время квартируется у подножия Альбанской горы, и легионеры живут на квартирах вместе с семьями. Зато Четвертый Марсов изображает из себя властителей пустыни.
Все это, не относящееся к теперешним событиям, всплыло в голове Квинта. Он пытался припомнить, знает ли кого-нибудь в Четвертом легионе. Выходило, что знает и…
Квинт следил за человеком в белом краем глаза. Тот вскоре обогнал пленника и его конвоиров и откинул с лица белый платок. Квинт узнал горбоносое лицо. Квинт едва заметно кивнул человеку в белом. Тот кивнул в ответ и повел глазами в сторону гвардейца, идущего справа. Теперь надо было дожидаться удобного случая.
Удобный случай вскоре представился. Более хаотичного и равнодушного к войне и военным обязанностям города, чем Антиохия, вообразить трудно. Здесь каждый третий мужчина — кинэд, каждая вторая женщина — проститутка. Обряженные в яркие тряпки или почти без оных, они целый день фланируют по улицам. Огромная толпа бурлит, как море, и в шуме ее прибоя можно услышать все мыслимые наречия земли. Когда толпа окружила Квинта и двух гвардейцев особенно плотно, а рядом оказалась зеркальная витрина. Квинт боднул корпусом идущего слева гвардейца. Тот врезался в стекло и рухнул в роскошное чрево витрины вместе с лавиной осколков. Встать не успел, на него вслед за стеклянным дождем, секущим лицо и руки, бросились охочие до легкой поживы прохожие. Человек в белом рукоятью меча оглушил второго гвардейца, сдернул с его пояса ключи от наручников, схватил Квинта за плечо и увлек в ближайший переулок.
