Горчаков не придал её словам особого значения. Чего только не скажешь, оправдывая бунт и многократный перезапуск реальностей. Нет, Горчаков верил в то, что первоначальная версия человечества была… не слишком-то хорошей.
Но он не понимал, насколько она была чудовищной.
Все планы Ауран и Феол, все амбиции Халл-один, вся холодная решимость и жестокость Ракс — всё это было ничто перед упоением насилием, которое пронизывало всю жизнь Стирателей… да нет, не Стирателей даже, те поневоле стали осторожнее и расчетливее. А вот люди первой цивилизации…
Горчаков отказывался это понимать.
Насилие ради насилия, смерть ради смерти, жестокость ради жестокости. Среди людей даже сейчас встречались маньяки, наслаждающиеся муками своих жертв… но это была целая цивилизация маньяков.
Почему?
Он не мог закрыть глаза, не мог заткнуть уши. В его сознании бились сотни линий воспоминаний. Стиратели нырнули в глубины своей памяти, вновь во всей полноте переживая жестокость, пытки и предательства, которые когда-то совершали. Так завязавший с выпивкой алкоголик, внезапно сорвавшись, вливает в себя всевозможное пойло, не реагируя ни на доводы разума, ни на слова окружающих.
Горчаков понял, что сходит с ума.
Он ощутил, что где-то в глубине сознания ему начинает нравиться происходящее. Начинает нравиться ад, начинает нравиться подход Стирателей к миру, ко всем остальным.
Что это? Изначальный порок разума? Результат естественного отбора, когда десятки и сотни тысяч лет выживали самые жестокие и агрессивные?
Он подумал, что это неважно.
Валентин жил и рос в другом мире. Там, где убийство и насилие — редкая болезнь или сбой психики. Где у всего есть границы — у любого конфликта и любых интриг.
И он стал выбираться из кипящей лавы чужих кровавых воспоминаний.
Выползать, цепляясь за своё детство и юность. За вредного доктора Соколовского и талантливого Матиаса. За гордых лошадок Соргоса и нахального кота с Невара. За лучшего пилота людей — Анну Мегер. За самоуверенных курсантов, за кабинетного учёного Бэзила, за хитроумного Марка и интригана-крота Уолра. За обоих феольцев — гуманоида и симбионта.
За всех, кто был с ним на корабле и всех, кто оставался на Земле.
И только выкарабкавшись на самый верх копошащейся кучи вопящих от возбуждения и экстаза Стирателей, он попытался упасть.
Но его подхватили.
Ракс появились вдвоём. И это было так же немыслимо, как Третья-вовне.
Два огромных планетоида висели в пространстве в отдалении (не слишком маленьком, но и не слишком большом по космическим меркам) от звезды Лисс.
Не было ни открытых оружейных портов, ни накачанных энергией излучателей.
Ничего такого, что для более примитивных цивилизаций означало готовность к схватке.
Два планетоида просто ждали, готовые обрушить огромный сектор космоса в небытие.
От планеты, которую люди сентиментально назвали Мегер А, в честь погибшего члена экипажа, удалялись два корабля. Земной научный корвет «Твен» с едва-едва залатанным генератором защитного поля и научный корабль Ауран, самонадеянно считающий, что его никто не видит.
Ракс ждали.
— Мать? — спросила Ксения.
Она лежала на кровати. На губах был вкус бульона и поцелуев Матиаса. Ксения смотрела на свою руку, сжимавшую устройство связи. Рука была тонкая, исхудавшая, она подрагивала, сжимая белый шар скрутки.
— я поражена тем что ты жива и покинула Лисс
— Ты расстроена? — спросила Ксения.
— поражена я всегда использую правильные слова говоря с примитивными формами разума
— Извини.
— ты в плохой форме
Ксения кивнула, изучая свою руку.
— Я думала, что, когда мы выйдем из симуляции, всё изменится и я стану нормальной. Но устройства Стирателей воссоздали меня такой.
— ты поправишься это всего лишь истощение твой организм создан идеальным
Ксения слабо улыбнулась.
— А Горчаков седой. И не улыбается больше.
Женщина в простом белом платье вдруг возникла из ниоткуда и присела на край постели. Ксения вздрогнула и попыталась подняться. Мать удержала её прикосновением руки. Сказала негромко:
— Лежи, ты очень слаба… Человеческая память несовершенна, чудовищные мечты и деяния первого человечества изгладятся в памяти Горчакова, он снова научится улыбаться. Зато эффект синхронности реальности и симуляции скажется и на Лючии. Её сознание обрело общность на основе Лючии-три, созданной Ауран. Она уже не станет беззаботной девчонкой, как раньше. Но она помнит всё и совместит в себе обе жизни. У неё есть шанс стать очень умной и сильной женщиной.
Она взяла со стола чашку и поднесла ко рту Ксении. Первая-отделенная твёрдо помнила, что выпила весь бульон, но теперь чашка вновь была полна.
— Ты явилась во плоти, — сказала Ксения зачарованно. Сделала глоток.
— Всего лишь аватар, — Мать с любопытством осмотрелась. — Здесь уютно, если смотреть на это человеческим взглядом. Я благодарна тебе. Я поражена тем, что ты выжила, но я рада этому.
Ксения кивнула.
— Мы заключили соглашение с искинами Лисс, — сказала Мать. — Они избавились от прямого влияния первого человечества и займутся восстановлением мира-кольца. Все Стиратели погрузились в собственные воспоминания. В тысячелетия насилия и войн, по которым так тосковали.
— Они не вернутся? — спросила Ксения.
— Если и вернутся, то очень нескоро, — ответила Мать. — Они получили то, чего жаждали. Мы замедлили темп их симуляции, в любом случае у нас есть тысячи лет, прежде чем они закончат наслаждаться забытым прошлым и захотят создать новый ад. Искины Лисс способны к развитию, возможно, к тому времени они избавятся от доминант подчинения и смогут изолировать Стирателей навсегда. Пусть они живут в аду своей памяти. Ад рано или поздно станет адом даже для дьявола.
Ксения кивнула.
— Я могу задать несколько вопросов?
Мать улыбнулась.
— Можешь, но я не обещаю ответов.
— Как Горчаков смог это сделать?
— Мы не знаем, что открывается разуму, заглянувшему за изнанку мироздания. Нам не открывается ничего. Горчаков стал видеть отпущенное ему время. Это умение пройдёт, но оно помогло остановить Стирателей.
— Чтобы их остановить Горчаков должен был обрести это умение. Чтобы его обрести, он должен был выйти из корабля, — прошептала Ксения. — Чтобы ему потребовалось выйти из корабля, Мегер и Лючия должны были совершить диверсию… Ты предвидела это, Мать?
— Мы не умеем предвидеть, мы умеем только считать, — Мать провела ладонью по её лбу. — В конце концов у нас ещё была ты.
— И вы были рядом.
Мать промолчала.
— Что будет со мной? — спросила Ксения.
— Как захочешь. Ты можешь вернуться.
Мать рассмеялась, глядя на изменившееся лицо Ксении.
— Понимаю. В тебе почти не осталось Ракс… Тогда я ухожу, а ты остаёшься. Скажи Горчакову, что мы сами вернём Яна и Адиан на Соргос. Не в наших силах восстановить их мир таким, каков он был, но мы сделаем так,
