То ли дело Капанид! Придет к себе, в обитель богоравных Анаксагоридов, посадит на шею богоравного Комета Сфенелида, а тот его за бороду – хвать! (Выросла-таки у Сфенела бородища! Не то, что у меня – смех на подбородке.) Капанид – басом, и Сфенелид – басом. Завидно даже! И у Промаха сын (Дылдид, стало быть), и у Полидора. А у Эвриала – дочка. Коричневая, вся в папу...
– От Менелая, Тидид! Он о посольстве пишет.
Ах да, замечтался!
– Мы с тобой ошиблись. Главный в посольстве не Эней, а Парис. Парис Приамид.
– Кто? – лениво удивился я. – Это от какой жены?
Упомнить всех сыновей Приама Троянца не может никто. По одним списком их сорок восемь. По другим – пятьдесят два. Вот кого жены высушили! Ему, Лаомедонтиду, и пятидесяти нет, а, говорят, хуже дяди Эвмела выглядит.
– Представь себе, от старшей, Гекубы. Вырос с пастухами, недавно взят ко двору, жена до сих пор коз пасет...
– Чушь какая-то! – отмахнулся я, разом потеряв всякий интерес к неведомому мне козопасу Парису. – Да что нам за разница?
– Уровень! – дядя наставительно поднял палец. – Одно дело – во главе посольства опальный родич, такой, как Эней Анхизид, совсем другое – сын от старшей жены. Кажется, Троя действительно желает договориться.
Я пожал плечами. И тут – всеобщий мир, торговля и грядущее благоденствие. Скоро и вправду можно будет править, сидя лицом к югу!
...Если бы не Иолай! Если бы не отчаянный крик пифии! Если бы не предчувствие – давящее, не дающее спать по ночам. Слишком все хорошо в богоспасаемой Элладе! Слишком все хорошо!
...Пьяница, которому не дают пить. Кипящий котел под закрытой крышкой...
– Грибница, – вспомнил я. – Иолай сказал «Грибница», дядя! Вернее, он сказал: «Восточный Номос – Грибница». Это что-то важное?
Дядя отложил табличку с письмом из Спарты, вынул из-под века хрусталь.
– В общем, нет. Во всяком случае, ничего нам не объясняет. Если хочешь, расскажу...
Вечер, мягкий сумрак за окнами, легкое потрескивание светильников. В Аргосе все спокойно. Нам с дядей никуда не хочется идти...
* * *
...Вот даже как? Выходит, без нас ОНИ – просто призраки? Выходит, мы сами пустили ИХ, эту Семейку, в наш Номос? Без Грибницы – храмов, жертвенников, идолов, герм (радуйся, Ворюга, люблю тебя!) ИМ не ступить на нашу землю, не услышать, не увидеть нас. Без нас ОНИ просто умрут с голоду, как покрытый паршой нищий в зимнюю ночь! Вот почему нас заставляют строить храмы, алтари, воздвигать кумиры – то, что связывает ИХ с нашим миром! Не первый век строим! И теперь Грибницы опутывают всю Элладу, но Им этого, кажется, уже мало, и теперь нам придется тянуть ИХ Грибницы дальше – на восток, в чужой опустевший Номос.
А, впрочем, чему удивляться? Это для нас они – боги, а на самом деле вся эта Семейка – просто Вестники, Вестники Единого. Вестники, забывшие передать Весть...
Как все просто! Да только Грибницу можно и ножичком – острым, аласийской бронзы. А можно и просто – с корнями...
Ох, интересно получается!
* * *
– Все кончается, господин мой Диомед! Все когда-нибудь кончается!
– Нет, маленькая, нет...
На Амикле – критское платье. То самое, в котором она приехала ко мне в Куретию. Давний подарок братца Ферсандра! Почему она надела его сегодня?
– Все кончается, мой Диомед! Ты уже взрослый, и тебе уже не нужна глупая девчонка, которая умеет только одно – любить тебя...
– Мне только двадцать! Тебе и восемнадцати нет. Но ты не глупая девчонка!
Ее ладонь легко касается мой щеки – как когда-то.
– Мы выросли, господин мой! Ты уже не тот мальчишка, что мог любить меня, забыв обо всем, а я не глупая девчонка, которая имела наглость прекословить богине. Мы оба стали взрослыми...
– Погоди!
– Выслушай! – ладонь ложится мне на губы. – Все-таки я немного Киприда, я научила тебя любви. Но сейчас я тебе уже не нужна.
– Прекрати! Сейчас же прекрати!
Я сжал ее плечи, вдохнул такой знакомый запах – запах ее кожи, прижался губами к губам. Она не двинулась с места. Ждала.
Я отстранился – недоумевая, в растерянности. Что-то не так! Почему я не вижу серебряного пламени, не слышу ночного ветра? Богиня исчезла, осталась женщина. Очень красивая женщина в дорогом старинном платье...
Да, что-то не так. И не сегодня это началось, не вчера...
– Дело не в твоей жене, Диомед! С ней все как-то устроится, уляжется. Дело в нас с тобой. Разве я не вижу? Ты заставляешь себя спать со мной! Ты даже глаза закрываешь! Разве можно так, насильно!
– О чем ты? – поразился я.
– О нас. О нас, господин мой Диомед. Нельзя любить память. И в благодарность любить – тоже нельзя. Любят просто – как и умирают. Может, если бы у меня были дети... Говорят, только ребенок может вернуть любовь. Но боги рассудили именно так. Прощай!
– Ты что? Ты!..
Она медленно встала, улыбнулась.
– Помнишь это платье? Когда ты обнял меня там, у шатра, я вдруг поняла, что лучше уже никогда не будет. Никогда! Знаешь, я боялась гнева богини, думала, что Пеннорожденная отомстит... Но она добра, я вернусь к ней. Не ищи меня, господин мой! Мы никогда не забудем друг друга, но – не ищи!..
Я замер, застыл, окаменел. Словно все это было не с нами. Словно не Амикла уходила от меня. Словно не мне надо немедленно что-то сказать, придумать, сделать...
В последний раз прошелестела тяжелая критская ткань...
Я так и остался стоять, не понимая. Все еще не понимая. Не желая понимать!..
* * *
– Тидид? Да ты чего? Ночью, один, без гетайров?
– Пошли они все к воронам, о богоравный басилевс Сфенел! К Гадесу! В Ехиднин афедрон! К Кроновой бабушке!
– Гм-м-м... А может, выпьешь? Сейчас принесут, мне недавно кипрского прислали. Да что случилось-то? Не с Амиклой?
– Капанид, ты... Больше никогда... никогда не произноси ее имени! Понял, ты, богоравный? Понял? Понял, ванакт недовенчанный?!
– М-м-м... Тебе разбавить? Знаешь, первую лучше не разбавлять. По-фракийски.
– Думаешь, поможет?
– М-м-м... А про других женщин можно, это... произносить? Слыхал, Елену украли?
– Золотую? Из храма на Глубокой?
– Не-а, настоящую, из Спарты. Служанка с торга прибежала, кричит...
– Да не мели ерунды, Капанид! Давай и в самом деле... По-фракийски.
* * *
– Нет, нет украли, ее действительно украли, Айгиалочка! Эней ее украл, Приама Троянского родич! В мешок посадил, на корабль притащил... Менелай-то, бедняжка, как раз на Крит перед этим уехал, деда хоронить!
– Да что ты говоришь, милочка?
На этот раз моя супруга изволила надеть хитон. Правда, очень короткий. Такой же, как на Креусе, жене Полидора.
– Погнались за ними, да куда там! Эней ведь, говорят, самой Киприды сын, вот она ветры и послала...
На меня, хвала богам, внимания пока не обратили. Заняты – моя богоравная супруга Креусу по плечику пухлому гладит, та ее – по коленке.
