великом побоище на реке Белой и о горе трупов до небес. Событие, как всегда, обросло кучей домыслов и преувеличений, в результате которых гора трупов выросла до полуверсты, а время на укладывание всех побитых в гору – до седмицы. Так что посмотреть на великих победителей монголов высыпала на пристань вся Казань. Ну и, понятно, с воеводами на конях во главе.
Петра Дмитриевича с сотником Малининым пригласили на обед в хоромы к князю Владимиру Тимофеевичу Долгорукому. Там княжича познакомили со всем семейством соратника патриарха Филарета по его прошлым скитаниям.
Князю было пятьдесят лет, и это был настоящий русский богатырь с косой саженью в плечах и запястьями в два обхвата. Жена князя Марфа Васильевна, в девичестве княжна Барбашина, была, наверное, чуть моложе князя, но частые роды и сидение в тереме взаперти с детских лет делали их визуально ровесниками. Были у князя четыре дочери, родившиеся с интервалом в два года. Самой старшей было сейчас двадцать лет, и если память не изменяла генералу Афанасьеву, то именно старшая дочь князя, Мария, и станет первой женой царя Михаила Фёдоровича. Вроде бы её отравят. Жалко девочку. Очень даже красивая дочка получилась у князя. Пётр понял, почему царь на смотринах выбрал именно её. Русые волосы, густые, блестящие, отливают золотом, и огромные зелёные глаза. Ямочки на щёчках. И высокая, лишь чуть ниже Петра, а ведь в нём метр семьдесят пять-то точно будет.
Вторую дочь звали Марфа, понятно, в честь матери. Но девочка явно налегала на сладкое и была полновата. Этой исполнилось восемнадцать. Третью дочь звали Елена, ей было лет шестнадцать, и она уже обещала стать первой красавицей Москвы. Однако до шарма старшей сестры ей чего-то недоставало. Может, очаровательной, чуть стеснительной улыбки. Четвертая дочь была ещё подростком, ей было лет одиннадцать, и она пряталась за спины старших сестёр. Девочек представили княжичу (всё же потенциальный жених) и увели на женскую половину. Больше Пётр их не видел.
Во время застолья князья-воеводы выспрашивали у Пожарского все перипетии сражения на реке Белой и поражались смелости князя Разгильдеева и Петра Дмитриевича заодно.
– Кто же придумал из побитых поганых гору городить? – в окончание допроса спросил Долгоруков.
Я в книге про римских полководцев такое прочёл, – повторил свою версию Пётр.
– Да, были в минувшие века полководцы. Цезарь, Александр Македонский, имена даже воинственно звучат, – поддакнул князь Гагарин.
Петра всем миром заставили откушать заморского вина и русского мёда стоялого. Но организм был молодой и здоровый, и поутру он чувствовал себя вполне нормально.
Княжич опять прошёлся по базару, но ничего примечательного не нашёл, если не считать одного резчика по дереву. Этот мастер был не хуже Фомы Андронова, только занимался вырезанием маленьких фигурок, детишкам на потеху. Мужика звали Сидор. Фамилия была Щегол, и он, с юмором показав маленькую, искусно вырезанную птичку, сказал:
– Вот он, щегол, с себя резал.
– А не хочешь ли ты, Сидор, ко мне перебраться в село Вершилово, что под Нижним Новгородом? У тебя семья есть?
– Жена и двое сыновей. В холопы не пойду, – отрезал Щегол.
– Я тебя в холопы и не зову. Как был вольный, так и останешься. Дам тебе дом с двумя печами, что топятся по-белому, двух коров, лошадь, двух коз и пару овец. Всё это даром. От тебя же потребуется делать фигурки из дерева, те, что я скажу. Зарплату положу рубль в месяц. Поедешь на таких условиях?
– А не обманешь? – Сидор был ошарашен свалившимся счастьем.
– Иди, собирай самое необходимое. Всё остальное брось, купим в Нижнем. Через два часа корабли отходят.
Сидор рванул, как на стометровку. Потом вернулся, собрал аккуратно поделки и вручил мешок княжичу, а потом снова рванул.
Пётр до самой пристани вспоминал Марию Долгорукую. Жалко девку, такую красоту отравили. Ей бы чуть волосы потемнее, и будет близнец Орнеллы Мути, самой красивой актрисы из прошлой жизни генерала.
Событие восемьдесят шестое
Симон Майр был крайне разочарован. Москва была просто большой грязной деревней с кривыми улочками и нечистотами на дорогах. Ну, может, чуть сглаживали впечатление белоснежные соборы непривычных для европейца очертаний. Они были, в отличие от готических соборов Европы, как-то сглажены, да и ещё купола привлекали внимание. Что ж, это было красиво, но всё остальное… Варварство и запустение.
Он поделился своими мыслями с Иоганном Кеплером.
– У них почти двадцать лет шла война с Речью Посполитой, да ещё и гражданская война. Будем надеяться, что маркиз Пожарский не обманул, и в Вершилове всё по-другому.
Их привезли в немецкую слободу. А куда ещё должны привезти немцев в Москве? Здесь было почище и благоустроеннее, чем в остальных частях города. При разговоре с хозяином постоялого двора, в котором они остановились, оказалось, что в Вершилово въезд иностранцам запрещён под страхом смертной казни. Кто-то из купцов попытался попасть в сказочную Пурецкую волость, несколько человек были пойманы и на самом деле колесованы. Это казнь у московитов такая.
– Что же нам делать? – посетовал Майр. – У нас есть письмо с приглашением приехать в Вершилово от маркиза Пожарского.
– Попробуйте обратиться к царёву дьяку Фёдору Борисову и добиться разрешения посетить царя, – посоветовал немец Йозеф Геринг, содержатель постоялого двора.
К удивлению астрономов, после обращения к дьяку царь и великий государь всея Руси принял их на следующий день. Михаил Фёдорович Романов был молод и находился явно в хорошем настроении, когда они вошли в зал для приёмов. Всё вокруг было в золотой росписи и подавляло своей византийской роскошью.
– Позвольте представиться вам, ваше величество, – начал Симон Майр. – Я – астроном Симон Майр, а это – Иоганн Кеплер, придворный астроном и астролог австрийского императора. – Они поклонились сидящему на троне государю Московского царства.
– Я так понимаю, – через толмача заговорил царь, – что у вас есть приглашения в Вершилово учить крестьянских детей? – Михаил по-доброму улыбался.
– Точно так, ваше величество. Мы с мэтром Кеплером приняли приглашения маркиза Пожарского и хотим поработать в Вершилове, – ещё раз поклонился Майр.
– Что же может сей учёный преподать детям в Вершилове? – Улыбка царя расползлась до ушей.
– Я мог бы учить детей астрономии и геометрии, – ответил Кеплер.
– Есть ли у вас, господин Кеплер, напечатанные книги? – спросил царь.
– Да, ваше величество, мною написаны и изданы двенадцать книг, и сейчас я готовлю тринадцатую, которая называется «Копернианская астрономия». Это будет книга в трёх томах, – поклонился вполне довольный собой Кеплер.
– Фёдор, подай господам астрономам книги, – повернулся государь к стоящему чуть сбоку и за спиной немцев дьяку Борисову.
Дьяк подал астрономам две книги. Одна явно была азбукой, вторая написана на таком же непонятном языке и была оформлена как церковная
