книга. Книги были напечатаны на великолепной белоснежной бумаге, очень гладкой и скользкой на ощупь. Переплёт был непривычен. Вообще было непонятно, как скреплены листы. Книги были непривычного для европейцев формата, уже и чуть ниже, чем книги, издаваемые в Европе. Таких красивых книг делать в Европе не умели. Это были шедевры книгопечатания. А бумага была даже лучше китайской, стоящей сумасшедших денег. А рисунки на азбуке… Качество книг было выше похвал.
– Хотели бы вы, господа, чтобы ваши книги издал этот книгопечатник? – поинтересовался царь, внимательно следящий за астрономами.
– Ваше величество, что нужно сделать, чтобы мою новую книгу издал этот книгопечатник? Это не книги, а настоящие произведения искусства. В Европе даже представить себе таких великолепных книг не могут, – просиял Кеплер.
– Если маркиз Пожарский сочтёт нужным издать ваши книги, то он их издаст, – усмехнулся царь.
Майра с самого начала аудиенции у монарха не покидало ощущение неправильности того, что происходит. Царь рассматривал их не как великих учёных, а как простых претендентов на должность учителя крестьянских детей. Но ведь так и есть.
– А у вас, господин Майр, есть изданные книги? – переключил Михаил Фёдорович внимание на него.
– Да, ваше величество, у меня изданы две книги.
– А сейчас чем занимаетесь?
Я придворный астроном и математик при дворе маркграфа Бранденбурга и Ансбаха Иоганна Георга Бранденбургского, – расшаркался Симон.
– Что же вы, господин Майр, собираетесь преподавать нашим детишкам в Вершилове? Медицине будет учить ван Бодль, математике – Стивен Симон, рисованию – Пауль Рубенс, астрономии – господин Кеплер. Что можете вы? – И хитрый прищур византийца.
Симон Майр считал себя одним из известнейших учёных Европы. Но рядом с этими именами он терялся. На самом деле, говорить, что он лучший математик, чем Стивен Симон, или что он лучше ван Бодля знает медицину, или лучше Кеплера – астрономию, будет явным преувеличением.
– Я бы мог учить детей оптике, и я делаю лучшие в Европе телескопы, – смутившись, сказал Майр.
– Делать телескопы? Это хорошо. Телескопы в Вершилове ещё не делают. Пусть будут телескопы. – И царь повернулся к дьяку. – Выдай им, Фёдор, грамотки до Вершилова. И пошли с ними ещё десяток молодых стрельцов. Уж больно много знаменитостей собираются у Петруши, охранять их от разбойников надо.
Событие восемьдесят седьмое
Пётр Дмитриевич Пожарский остановился в Чебоксарах с намерением посетить мастеров по литью колоколов. Ещё в начале путешествия он отметил в заведённом блокнотике, что в Чебоксарах льют хорошие колокола и решил попробовать переманить мастеров в Вершилово. Оказалось, что мастера жили и работали не в самом городе, а в посаде на правом берегу с непонятным название Пихтулино. То ли от слова «пихта», то ли от слова «пихать».
Мастер был один – Иван Самсонов. С ним вместе трудились два его сына и ещё пять мужичков. Всё, на взгляд Петра, выглядело убого, и даже непонятно было, как они умудрялись отливать 25- пудовые колокола. Сам же Иван Самсонов говорил, что отливал и 50-пудовый колокол для монахов из Астрахани.
Пётр осмотрел колокола. Он привык, что на всех фотографиях и картинах колокола были с надписями и ликами святых, здесь же был голый металл без всяких украшений.
– Добавляете ли вы серебро в колокол при литье? – спросил Пожарский.
Он помнил, что где-то прочитал, что этому русских колокольных дел мастеров научили иноземцы, но не объяснили, что при добавлении серебра и золота, которое жертвуют горожане для своего колокола, нужно драгметаллы бросать в расплав так, чтобы они как раз туда и не попали. Хитрых способов было много. Например, перегораживали основную лётку, а кидали в ту, что выводит драгоценности совсем не в плавящийся металл, а в специальный горшочек, который после застывания колокола достают из формовочной смеси и используют по прямому назначению.
Простодушные же русские мастера считали, что чем больше серебра, тем более серебряный звон у колокола. В царь-колоколе, что ещё не появился даже в проекте, будет обнаружено 72 килограмма золота и 525 килограммов серебра. Понятно, что часть золота попала туда вместе с медью, но всё равно вера людей в улучшение звучания с помощью серебра и золота поражала.
– Как же не добавлять, княжич, если и каноном заповедано, и люд православный собрал, – подтвердил его мысли Самсонов.
Жили колокольные мастера небогато. Те же полуземлянки, и эти землянки топились по-чёрному. Это у металлургов-то, которые построили не один десяток печей.
– Иван, переезжайте ко мне в Вершилово. Я каждому построю по дому с двумя печами, что топятся по-белому. Положу по рублю подмастерьям твоим в месяц, а тебе с сыновьями – десять рублей в месяц. Кроме того, научу лить красивые колокола, за которыми и из заграницы приезжать будут, а самое главное, научу лить колокола с настоящим серебряным звоном. – Пётр всего этого не умел, но полагал, что его резчики по дереву справятся с иконками и надписями, а сам он – с чистотой материалов, и не даст портить металл дорогими примесями.
– Предложение-то заманчивое весьма, да только если ты сам, княжич, всё это умеешь, то зачем мы тебе? – не очень-то поверил мастер-литейщик.
– У меня столько других производств в Вершилове, что всем заниматься я не успеваю, – пояснил Пётр. – Отлажу вам производство, с хорошими модельщиками объединю, дам пару подсказок, а дальше вы сами. Прибыль от литья колоколов делим пополам. А прибыль будет огромная.
Мастер ещё поломался, но когда Пётр упомянул, что всем вершиловцам положены бесплатно две коровы, лошадь, две козы и две свиньи, причём на первый год весь фураж за счёт князя, то настроение металлурга переменилось. Добил его Пётр тем, что медь он будет со следующего года плавить сам на Урал-камне. Ударили по рукам. Пётр нанял для мастеров две ладьи в Чебоксарах, чтобы перевезти в Вершилово всё имущество и запасы металла, а сам поплыл домой.
Быстрее бы уж Вершилово.
Событие восемьдесят восьмое
У Михаила Фёдоровича Романова появилось новое развлечение. Он принимал знаменитостей, которые просились в Вершилово к Петеньке. Сейчас перед ним стоял Питер Пауль Рубенс. Зачем всем этим немцам по два, а то и по три имени? Одного, что ли, мало? Ничего, поработает в Вершилове несколько лет, освоится там, можно будет, как и печатнику, дать грамотку о присвоении ему дворянства и переименовать в Петра Павловича. Тоже два имени, но звучит совсем по-другому.
Художников было трое. Первым представился сам мэтр, затем – два его ученика Якоб Йорданс и Франс Снейдерс.
– Ваше величество, – начал Рубенс, – у меня есть приглашение от маркиза Пожарского…
– Знаю, знаю, вы будете детишек учить у нас в Вершилове. Дьяк сейчас напишет вам грамотки. А не могли бы вы, господин
