Ну и любят же здесь языками чесать! По поводу и без… Хорошо, погода не жаркая — стоим уже два часа, а разные представители, секретари и делегаты никак не могут успокоиться, и главное, хоть бы кто что нового сказал — нет же, пересказывают предыдущих своими словами. Замечаю, что некоторые иностранные журналисты переговариваются между собой, парочка даже откровенно зевает. У меня уже затекают ноги, а каково сейчас некоторым вернувшимся из госпиталя — вообще трудно представить.
Наконец товарищ Мехлис, которому, видимо, тоже надоело, выходит снова на трибуну и зачитывает указ об учреждении ордена Нахимова. Затем начинается награждение. Первыми ордена и медали получают морпехи и присутствующие осназовцы. Кап-три Казарский как инициатор абордажа получил Героя и в довесок медаль „За освобождение Выборга“. Мне достался Нахимов с номером один, Нике — два, Змею — три, капитану из осназа (так и не запомнил его фамилию) — четыре, кап-разу, проводившему конвой трофеев из окрестностей Выборга в Кронштадт и ставшему капитаном „Фрунзе“, — пятый. Затем Нику и ее братву вызвали снова — за бункер. А потом началось — все воины бригады были отмечены правительственными наградами. Процесс растянулся до вечера.
Ника
Перед награждениями я успела только мельком увидеть Саню и Олега. Куда делся Змей, я так и не смогла понять. Стоять в ожидании, когда тебе повесят очередную цацку, было и грустно, и забавно. Нам, бойцам особого назначения, коротко ОН, выдали по комплекту новой формы. Я тупо уставилась на черные штаны, почти скопированные с моих родных попаданских, и черный бушлат. То, что в точно такой же форме мы штурмовали бункер, было объяснимо, но чтобы на награждении… Таким образом, вопрос об отличительной символике ОН был решен без нас и, на мой взгляд, достаточно оригинально. Пообещали еще потом, ближе к лету, черные береты с малиновой окантовкой. Я хмыкнула, но не стала заострять внимание на том, что кое-кто кое у кого просто кое-что спер. Только тельников не хватало.
Оказаться под дулами фотокоров, скажу я, то еще западло. Нашу гоп-компанию дружная братва писак разве что на язык не попробовала, а так — расстреляла фотовспышками. Магниевыми. От привычных в свое время электрических и то глаза болели, что говорить о взрывающихся, дымящихся и воняющих этих.
После награждения меня мило потащила в сторону одна дамочка и сразу с вопросом:
— Скажите, пожалуйста, товарищ майор, вы единственная женщина, командующая мужским взводом. Как вы этого добились?
— С помощью молотка, кувалды и такой-то матери.
Девочка моя, буду я тебе объяснять, почему и как? На языке крутился ответ в стиле „легла под каждого“, но скажи я подобное — и так лелеемая Ярошенко конспирация полетит за борт. А тут примерно метров пятнадцать точно есть. Да и пошлить как-то после всего этого апломба не хочется.
— Надо верить в свои силы, и обязательно в жизни всего добьешься, — вот, кажется, нашла наиболее оптимальный ответ.
На лице девушки отразилось недоверие, но доколупываться дальше она не стала. Умница. Редко встретишь журналиста, у которого мозги занимают объем больший, чем гонор.
— Извините, мне надо идти. — Я козырнула и побежала по ступенькам вниз.
Все-таки в бункере было легче.
Казарский И. А., Ленинград, 15 апреля 1942 года
До Ленинграда дошли за ночь на эсминце. Проскочили удачно, без стрельбы. В городе генерал Мындро, переговорив с кем-то по телефону, передал всю нашу „абордажную команду“ лейтенанту из гарнизонного штаба. Тот отвел нас всех в баню, правда, ограничив время на помывку получасом. В предбаннике всех ждали новенькие комплекты парадной формы, от сапог до бескозырок, подобранные по размеру. Да-а-а, похоже, сабантуй намечается полномасштабный. Может, даже и корреспонденты будут? Хотя, что значит — „может“? Точно будут, не каждый год броненосцы захватываются.
После бани всех доставили опять в штаб гарнизона. Промурыжив там минут пятнадцать в актовом зале, нас подвергли затем получасовому инструктажу о „правилах поведения в присутствии представителей отечественной и зарубежной (ого!) прессы“. Затем меня повели „на дополнительный инструктаж“. Теряясь в догадках, поднялся по лестнице, вошел за сопровождающим в кабинет, где увидел лично товарища Мехлиса. Оказалось, мне отведена особая роль — вручить капитану корабля рынду с новым названием, что символизирует окончательное превращение „Вейнемяйнена“ во „Фрунзе“ и его передачу флоту. Да еще под прицелом фото- и кинокамер корреспондентов. Лестно, конечно, но ведь и ответственность…
* * *
Наконец нас подвезли к набережной, около которой пришвартован наш трофей. Ох и большая ж дура! Идем к трапу. На набережной стоит строй — ага, ОМБрОН, вон знакомые лица. Но явно не все. Потери у них, конечно, были высокие, но не настолько, чтоб в батальонной „коробочке“ по 50 человек было. Похоже, представители. Так, а это что за явление на палубе — в наших черных бушлатах и шапках-ушанках? Судя по Нике Ивановой во главе строя — осназовцы. Да и кителя не наши, покрой другой, карманов больше. Так, что там под кителем? Здо-о-о-рово там под кителем, честно скажу, но я ж в плане формы глянуть хотел. Ага, обычное хабэ, не тельняшка — вот и еще отличие. А вот на кителе… Да уж, и правда — Герой Советского Союза, не соврало „солдатское радио“. Так, вступительная речь. Товарищ Мехлис лично. Ого! Про исторические традиции, про абордаж шведов у берегов новорожденного Санкт-Петербурга, адмиралы Ушаков и Нахимов, „шхерный флот“ Синявина (ну тут разве что географическая привязка). Странно, вроде как раньше поминать царских генералов и адмиралов было, мягко говоря, не принято. Но, с другой стороны, орден Кутузова-то ввели в оборот… Так, речь окончена, зовут. Иду с рындой в руках, как жених с букетом. Мля! Поймать бы этих фотографов и заставить самих рубить строевым на ощупь из-за их вспышек! Не промазать бы хоть… Все, дошел успешно. Вручаю.
— Спасибо за корабль! — это мне, тихонько.
— Да на здоровье, лишь бы на пользу пошло… — это я.
Капитан лично вешает, отбивает полуденные склянки, палит пушка на Петропавловке (надо же, как рассчитали по времени!), ползет на мачту военно-морской флаг, оркестр играет „Интернационал“. Черт, а пробирает, до печенки пробирает! Стоим „смирно“, слушаем, корреспонденты шалеют, пытаясь ухватить в один кадр и нас с капитаном, и флаг, и, абордажников. Не-е-е, ребята, это только с аэростата…
* * *
Спускаемся на сушу, строимся напротив борта рядом с омброновцами. Хм, неудачно звучит — уж овцами их никак не назовешь! Опять речь. Указ Президиума ВС СССР… О введении новых наград. „Медаль за освобождение Выборга“ — понятно. Жаль, нам не светит — это бригаде и осназовцам, что параллельно лесами шли. Еще, пожалуй, летунам из „воздушного зонтика“. А вот это уже интересно! Орден Нахимова! Может, и мне обломится, раз уж к нашему абордажу приурочили введение? Шикарно было бы под номером 1 орденок отхватить — уникальная была бы награда! Нахимовская медаль — это моим орлам — вон, уже облизываются. А вот и награждение.
