Высокие потолки вздрогнули от раскатов смеха, зазвенела люстра и, мне показалось, маленький кусочек штукатурки упал с потолка Рихтеру прямо в тарелку. Смеялись все, даже Извольский с Деном совершенно оттаяли.
– Весьма, весьма. Не слышал о таком раньше. Знал бы, непременно проложил маршрут через Ростов, вот бы смеху было, если бы армян так и не научили ура кричать, – сквозь смех сказал граф, вызвав новую вспышку веселья. – Василий Иванович, а вы не порадуете нас своей историей или анекдотом?
– Отчего же не порадовать, – ответил Ден, вытирая выступившие от смеха слезы. – Случилась эта история со мной во время моего пребывания на посту губернатора в Курске. Решив проверить один уездный городок в губернии, я заранее предупредил уездное начальство о своем визите, однако в назначенный срок в город нарочно не прибыл. Продержав, таким образом, в напряжении все полицейские чины города два дня, я тайно въехал в город с другой стороны обычной каретой. Переодевшись в простое платье, я отправился в кабак и, выпив водки, начал намеренно дебоширить, за что частный пристав, взяв меня за шкирку, хотел было уже отправить в полицейскую часть. Но извернувшись, я сунул ему три рубля, на что он со словами: «Ну, черт с тобой! В другой раз не попадайся! Приедет губернатор, тогда безобразничай сколько угодно!» – отпустил меня на все четыре стороны. На следующий день, сказавшись в губернаторской квартире, я приказал всем полицейским чинам городка прибыть ко мне. Когда в назначенном часу все были в сборе, я, найдя того самого надзирателя, подозвал его к себе. Он, вероятно, не узнал меня, хотя и перепугался до смерти. Я спросил у него, с ним ли деньги. Негодяй квартальный побледнел и, замерев, не открывая рта, неплохо сошел бы за бронзовое изваяние, если бы не цвет кожи. Но все же я не оставляю его в покое и раз за разом повторяю вопрос, пока он, сообразив, наконец, где у него лежит кошелек, не достает из его нагрудного кармана. На что я говорю ему – «Позвольте три рубля».[2]
На этот раз смеялись не все, но эффект от этого не уменьшился. Напротив, глядя на уткнувшегося взглядом в тарелку позеленевшего Извольского, гораздо более успешно прикидывающегося бронзовым изваянием чем городовой из анекдота, не смеяться становилось просто невозможным.
– Право же генерал, нужно быть гуманней к слушателям и заранее предупреждать, чтобы компания за столом не понесла невосполнимые потери смехом, – отсмеявшись вставил, промокнув губы салфеткой, Иван Кондратьевич Бабст, мой преподаватель статистики и экономики. Как бы хваля хорошую шутку, но в то же время тонко намекая Дену на её неприятие Петром Александровичем. Мне показалось, что ни довольный Ден, ни раздосадованный губернатор, на скрытый смысл его слов не обратили ровным счетом никакого внимания.
А я, отсмеявшись, решил, как же вернуть понравившегося мне прямого и честного генерал-лейтенанта на старую должность. Тем более что, судя по всему, смерть отца должна состояться в самое ближайшее время. Вдруг мне стало очень противно и грустно. Мне было жаль отца Николая, и осознание того факта, что я являюсь главным виновником его гибели, было просто ужасным чувством способным, отравить любую радость. Но во всем можно отыскать что-либо хорошее – с таким настроением провернуть то, что я сейчас задумал, будет несравненно легче.
Обед уже подошел к концу – последняя перемена блюд была унесена слугами и, решив не откладывать неприятный разговор в долгий ящик, я встал из-за стола и, поблагодарив вышедшего к нам повара за отлично приготовленный обед, обратился к губернаторам.
– Владимир Иванович, Петр Александрович, извольте проследовать в мои комнаты, – тоном, не допускающим и тени возраженья сказал я и, стараясь не оборачиваться, спиной чувствуя многочисленные удивленный взгляды, отправился к себе наверх.
Поднявшись к себе, я встал напротив комода, ожидая, когда ко мне поднимутся Ден и Извольский.
Едва, за вошедшим последним, на негнувшихся ногах, Петром Александровичем, закрылась дверь, я подозвал его к себе. И выставив его, таким образом, прямо напротив зеркала обратился к нему:
– Петр Александрович, подойдите к зеркалу. Посмотрите на себя. Неужели Вы ничего не видите?
– Ничего, Ваше Высочество, – глядя на свое испуганное отражение, пролепетал Извольский.
– Странно! Очень странно! А я вот совершенно ясно вижу, что у вас на лбу написано: подай в отставку, подай в отставку. Подай в отставку, а то хуже будет! – дословно процитировал я одну из выходок стоявшего рядом генерал-лейтенанта.
– Жду прошение об отставке к ужину. Можете, пока, быть свободны, – выделив словами второе слово я отвернулся к окну, всем видом показывая, что разговор окончен.
Проследив краем глаза за уходящим от меня в полуобморочном состоянии Извольским, я на какую-то секунду даже ощутил жалость к нему. Не стоило наверное его так давить. Да карьерист, да взяточник, но разве он один такой? Вся чиновничья система такая. А ведь я его по сути раздавил, как клопа раздавил. Перечеркнул ему будущее. Хотя… наверное, только так и надо. Не помню кто сказал: «Монарх может быть груб, невежественен, даже безумен, он не может быть только слаб».
– Узнаете свой почерк Владимир Иванович?[3] – не отворачиваясь от окна, обратился я замершему в растерянности генерал-лейтенанту. – Думаю, вопрос о возвращении вас на прежнюю должность решится уже к вечеру. Если возникнут сложности, я лично решу их с отцом.
Развернувшись и отойдя от окна я подошёл к Дену на расстоянии вытянутой руки.
– А пока и думать забудьте об отставке, – я немного наклонил голову и положил руку на плечо старому генералу, – Такие люди как вы слишком ценны, чтобы ими разбрасываться.
Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам. Ден смотрел на меня и плакал, просто молча плакал… И у меня самого горло сжалось при виде этих скупых мужских слез.
– Ну, полноте Владимир Иванович, оставьте, – принялся я успокаивать расплакавшегося от радости старика. – Ну же генерал, – я неловко приобнял всхлипывающего Дена, бессвязно пытавшегося мне что-то сказать, но кроме как «верно» и «до гроба…» ничего не разобрал. Только что я, обзавелся, наверно, самым верным из своих будущих подданных.
– Однако позвольте выразить вам свое неудовольствие генерал, – сказал я отодвинувшись от Владимира Ивановича и, убедившись что привлек его внимание, продолжил. – До меня дошли сведения будто бы вы, видя беспорядок при переправе через реку Сейм, приказали утопить виновного в ней станового пристава, верно?
– Да, – генерал густо покраснел, слезы тут же высохли у него прямо на щеках.
