У часовенки стоял полицейский. В фуражке, в сапогах, все как полагается. И не просто стоял.
Полицейский внимательно смотрел на приближающегося к нему «ковбоя».
«Не тормозить! Не останавливаться! Не суетиться!»
Руслан, широко улыбаясь, двинулся к полицейскому.
Высокий, в светло-серой рубашке-гимнастерке. Бросались в глаза отдельные детали обмундирования: шашка, рукоять револьвера, торчащая из кобуры, короткие черные погончики, витой оранжевый шнур на плечах с серебристым кольцом-перехватом, металлическая бляха на фуражке с номером «13», потемневший медный свисток на шее…
Совершенно некстати всплыла мысль о том, что широкая американская улыбка именуется еще голливудской, а…
– Добрый день, господин полицейский! – Акцент Руслан решил оставить для журналиста. – Не подскажете, где здесь может быть дом господина Андронова Леонида Андреевича?
– Вот здесь пройдете, – полицейский быстрым движением пригладил усы, – мимо управления, свернете налево, выйдете на Покровскую. Пройдете по Базарной, мимо Воскресенского собора, – полицейский указал на голубые купола церкви, – а там, слева, почти сразу за собором – дом Леонида Андреевича.
– Благодарю.
Руслан кивнул, поправил шляпу и бодро зашагал по указанному направлению. Полицейский произносил слова так же странновато, как и журналист. Хотя проблемы речи местных жителей Руслана никак не заботили.
Ветерок неприятно холодил взмокшую спину: казалось, что в нее упирается колючий взгляд полицейского.
Городовой низшего разряда № 13 Степан Загоруев на самом деле смотрел в спину Руслана, но мысли его были далеки от подозрений того в принадлежности к когорте странников во времени.
«Совсем эти дачники ополоумели, – думал Степан, – уже в американцев рядиться стали. Вроде и люди солидные, а такое непотребство. Хорошо хоть не как в прошлом году, когда тот офицер решил в простыне из бани выйти и кричал, что он… этот, древний… кесарь, короче говоря. Что только водка с людьми делает…»
Руслан, невольно ежась, прошел мимо двухэтажного полицейского управления и вышел на небольшую пустую площадь. Если она и была базарной, то день сегодня был неторговым.
Площадь, как, кстати, и улица Покровская, в отличие от предыдущих улиц была замощена камнями, по которым грохотали редкие телеги. Руслан приостановился и обвел взглядом окрестности.
Что-то казалось неправильным, царапало взгляд, как будто окружающее стало слишком четким, слишком ярким… Ах да. Ведь раньше он видел дореволюционную Россию на черно-белых фотографиях и мутных кадрах кинохроники, а если и попадались цвета, то тусклые и пожухлые. Мозг, уже смирившийся с тем, что сейчас начало двадцатого века, машинально пытался сравнить окружающую реальность с фотографиями и отмечал несоответствие ожидаемого и действительного.
Прямо уходила вдаль улица, по которой стоял дом господина Андронова. Слева – двухэтажный дом под красной железной крышей. Под распахнутыми ставнями второго этажа висела вывеска с крупными буквами «КОЛБАСНАЯ» и еще несколько вывесок, уже не таких разборчивых. За этим домом виднелся второй, более высокий, на котором зеленела надпись «АПТЕКА». Справа тянулось длинное здание, судя по всему, нечто вроде торгового центра, хотя называлось наверняка иначе, – за ним стоял собственно собор.
Высокая колокольня и высокая башенка собора, обе – с конусовидными кровлями голубого цвета, над которыми тянулся вверх шпиль с крохотной луковкой и крестом. Интересная конструкция…
Значит, за собором.
Руслан бодро пошел по площади, чувствуя себя голым на сцене театра. Прямо на него никто не пялился и пальцем не показывал, но косые взгляды и шепотки за спиной слышались. Лазаревич, в свою очередь, тоже бросал быстрые взгляды исподлобья, не забывая улыбаться широкой голливудской улыбкой, оценивая одежду прохожих. Срочно, очень срочно нужно переодеваться.
Нет, одежда прохожих не подходила. Народ на площади в основном был простым: штаны, заправленные в сапоги, рубашки навыпуск, подпоясанные веревочным шнуром, кепки, то есть картузы, с лакированными козырьками.
Картуз, с точки зрения Руслана, выглядел как помесь кепки и фуражки. От кепки он отличался наличием узкого околыша, от фуражки – мягким верхом наподобие мешка. То есть все-таки не кепка…
Ширкал метлой дворник в белом фартуке, подметая… Ай!
Руслан перепрыгнул кучку лошадиного навоза. Не забывай, Лазаревич, что автомобили здесь – редкость, а основной здешний транспорт загрязняет не воздух, а мостовую.
Оставлен позади собор, вот и особняк здешнего магната, господина Андронова. Ничего так домик, двухэтажный. Над входом вывеска: «Торговый домъ Л. А. Андронова и Ко». Похоже, рачительный господин не стал строить отдельного помещения под офис и открыл его в собственном доме. Там же висела вывеска «Булочная Мшинского. Кофейня».
Ноги неожиданно возымели желание развернуться и пойти назад.
«Куда?!»
Руслан вздохнул. Попади он в прошлое один – черта с два сунулся бы к купцу. Переоделся бы в одежду рабочего – сменял бы на то же самое ружье – и уже двигался бы в сторону Петербурга.
Нельзя. В одиночку он может жить хоть в землянке и питаться чем угодно. Но для Юли и Ани такая жизнь не подходит. Он должен обеспечить им ХОРОШУЮ жизнь. Разве это не долг мужа? А значит…
Руслан открыл тяжелую дверь особняка и прошел внутрь.
– Прошу прощения, мадам… миссис…
– Миссис.
– Миссис Лазаревич, – в глазах Владимира Андреевича, судя по всему, до сих пор стояла грудь Юли, слегка прикрытая тонкой тканью футболки, – вы, случаем, не из суфражисток ли будете?
– Суфражисток?
– Ну этих, знаете ли, девиц, которые требуют равных прав для женщин…
Старик хихикнул, но осекся.
«Феминистки, что ли?»
– Нет, Владимир Андреевич, к этим, как вы сказали, девицам не имею ни малейшего ни отношения, ни понимания.
Юля удивленно посмотрела на журналиста. Тот неожиданно начал раздуваться: втянул животик, выпятил грудь, расправил плечи. Даже глаза заблестели тусклым блеском.
Похоже, в представлении старика в такой одежде, как у Юли, могли появиться на глазах у публики либо суфражистки, либо…
– Я – не феминистка, в смысле не суфражистка. Но при этом я – любящая и верная жена. И у меня есть муж. Который, конечно, не корсиканец, но что-то корсиканское в нем есть.
Владимир Андреевич сдулся.
– Я… Я не имел в виду… Я не хотел…
Лицо журналиста начало багроветь.
– Владимир Андреевич, – пожалела Юля старика. – Расскажите мне лучше о жизни в России. Я никогда в ней раньше не была.
«Позже – была, а раньше – нет».
