— Разберёмся, — ледяным тоном ответил старший наряда. Один сержант, присев на корточки, стал ощупывать швы на брюках Николая. Другой сержант занялся Андреем. Старший лениво стоял в сторонке, страхуя.
— Это что?! — грозно спросил первый сержант. Он сунул руку Николаю в карман джинсов, повозился там, и достал свёрнутый комочком фантик от жевательной резинки. Ощущение было омерзительное, как в детстве, когда гопники выворачивали карманы. Только вот драться сейчас никак нельзя было… Сержант, тем временем, развернул фольгу. В глазах его мелькнуло разочарование — наркотиков там не оказалось.
— Придётся проехать с нами, — хмуро сказал старший Андрею. Его тут же взяли под руки и усадили в машину.
— Мужики, — тихонько обратился Николай к старшему, дружелюбно показав ладони, — давайте как-нибудь решим этот вопрос… Ну, на стройке у меня парень работает…
— Разберёмся, — безжалостно повторил старший, — у меня ориентировка. — Он сел рядом с водителем и взялся за хрипящую рацию. Андрея было еле видно сквозь блики стекла: он сидел на заднем сидении, худой и маленький, стиснутый с боков сержантскими бронежилетами.
— «ЛИПИЦЫ», Я — «СУЗДАЛЬ-ДВА», ЗАДЕРЖАН ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ…
— ВАС ПОНЯЛ, «СУЗДАЛЬ-ДВА».
Патрульная машина укатила, оставив Николая в бессильном одиночестве.
«Подозреваемый?! Ориентировка?!»
Николай выматерился — злобно и незамысловато — и в ярости пнул колесо «форестера». «Форестер» жалобно взвыл сигнализацией.
И телефон — молчит… Как выпить — так нельзя; а как в ментуру — так пожалуйста?! С-суки…
7
Дежурный — тощий старлей с ничего не выражающими глазами — покосился в открытую дверь и быстро показал два пальца, белых и чистеньких. Николай достал две тысячи, тихонько сунул дежурному. Тот, всё косясь на дверь, неуловимым бесшумным движением взял, и пошёл к обезьяннику греметь ключами. Через минуту он вывел бледного Андрея.
— Всего доброго, — зверски оскалился Николай дежурному, в светском полупоклоне.
Андрей отрешённо молчал — и в райотделе, и по пути до машины.
— Ну что — в милицию замели, дело шьют? — Николай нагнулся к севшему в «форестер» Андрею, глаза его горели довольным жёлтым пламенем.
Но Андрей не улыбнулся.
— Нет такого народа, которого нельзя посадить в Бастилию, — неунывающе заметил Николай, садясь за руль. — Придётся тебя пивом отпаивать.
— Спасибо, Николай, — Андрей смотрел перед собой, — за заботу. В милиции меня проверили по базе — я назвал свой грозненский адрес. Меня и вправду больше нет. И моей Октябрьской площади — тоже больше нет…
Повисло тяжкое молчание. Николаю очень хотелось как-то заговорить зубы Андрею, но по-настоящему подходящих слов не находилось. Он стал импровизировать, в надежде что кривая вывезет.
— Ты пропал без вести. С семьёй, — рассудительно начал он. — Это может означать, что тебя там просто нет. Ты учёл будущее и смылся…
Мысль Николаю понравилась, он хотел её развить — но Андрей внимательно взглянул на него, и печально улыбнулся:
— Ты-то сам в это веришь?..
Николай разозлился. Он хотел демонстративно взорваться, наорать на Андрея, обозвать соплежуем — потому что нет ничего проще, чем уехать из Чечни, и нечего сопли тут разводить — но у него вдруг схватило сердце. Впервые в жизни. До того он и не знал о его существовании — и вдруг сердце подпрыгнуло, опало, перестало биться, провалилось куда-то в бездну, и брызнула тупая боль. В глазах потемнело. И навалилось на Николая жуткое предчувствие — что всё бесполезно, скоро всё это лишится всякого смысла… Что случится с ним какая-то страшная беда, настолько страшная — что судьба решила с ним напоследок поиграть, устроив провалы во времени и прочие чудеса, невозможные в нормальном мире. Всё равно он уже никому не расскажет…
Николай машинально прижал ладонь к сердцу. Боль тут же исчезла, как заноза выскочила, сердце опять забилось. А предчувствие — осталось. Николай растерянно посмотрел на ладонь. Вот она — широкая, живая, и, как говорят, нежная и ласковая — но он почему-то смотрит на неё, как на неживую, как на омертвевший кусок дерева…
«Пива… Надо выпить пива. Бессмысленное лекарство, бесполезное, как заряженная Чумаком вода — но ведь ничего другого нет…»
— Ты взятку дал? — неприязненно спросил Андрей.
— Коррупция… — Николай тихонько покашлял, потрогал грудь, и вставил ключ зажигания. — Рыба гниёт с головы. В Москве — бОльшая часть денег страны. Немерено нефтедолларов. А жена московского мэра — самая богатая баба в России. Угадай с трёх раз, чьи это деньги на самом деле, и с помощью какого ресурса они собраны? Тут подрядик, там заказик… Да и соседика моего ты видел.
…В ларьке они долго ждали, пока маленькая старушка перед ними, ахая, разбиралась с продавщицей. Андрей стоял, нахохлившись, и рассеянно слушал. Николай украдкой потрогал грудь — но сердце снова было в полном порядке.
— Опять подорожало? — наконец, поняла глуховатая старушка. Она обречённо вернула продавщице пакет молока, и убрала деньги в потёртый кошелёчек. Забрав пшено и половинку хлеба, старушка печально зашаркала к выходу — крошечная, морщинистая.
Андрей вопросительно посмотрел на Николая. Тот терпеливо стоял. Наверное, он привык к зрелищу старушек, неспособных купить пакет молока…
— Всех не пережалеешь, — пожал он плечами, и отвёл глаза.
…Старушка хитрила и изворачивалась, убеждённо отнекиваясь и уверяя, что ей ничего не нужно. Николаю пришлось попросту засунуть пакет молока в её кошёлку, пока Андрей осторожно держал тоненькие морщинистые руки. А вот тысячерублёвку гордая старушка с силой запихнула Николаю в карман — неожиданно твёрдыми пальцами, зыркнув больными выцветшими глазами так, что стало понятно, что это Человек — хоть и немощный, но которого нельзя оскорблять милостыней — и поспешно заковыляла во двор.
Потом они пили пиво во дворе — в глубине, за кустами, чтобы опять не нарваться на патруль. Николай пару раз куснул кончик ногтя, в задумчивости, и сплюнул. Он потихоньку наливался злостью, глядя на чёрный джип, который снова наглухо запирал дорожку, ведущую с детской площадки. В голове его, между тем, мало-помалу зрел план спасения Андрея.
Ведь Андрея же можно спасти!
— Что-что? — переспросил Николай рассеянно.
— Я говорю, как же всё так получилось? — глаза Андрея снова были как у святого на фреске, неподвижные, страдальческие и широко раскрытые.
— Как, как… — Николай дёрнул щекой. — Слишком многие вообразили о себе слишком много. Вообразили, что заслуживают много большего — и недополучают это из-за кого-то. Что кто-то лишний мешает им жить богато, что кто-то виноват, что кто-то им теперь должен. Что будут им золотые горы — стоит побыстрее отречься от родства и от прошлого, и отдаться богатым хозяевам. Ждут, что в награду обрушится на них дождь долларов и европейских благ… Психология фарцовщиков, восторжествовавшая на государственном уровне. Жадность прикусила людей.
— Кругом — фальшивое дерьмо и жадность… В магазинах фальшивое дерьмо, в телевизоре, в книгах, в людях… И доллары, доллары, доллары… Слушай, может быть, вас просто купили за фальшивые доллары?
8
Для осуществления плана Николаю требовалась одна вещь, которую надо было забрать из квартиры. Вернее, две вещи… На это понадобилось пятнадцать минут.
Выходя из квартиры на площадку, они нос к носу столкнулись с начальственным соседом. Тот, равнодушно скользнув по ним взглядом, надменным и ничего не выражающим, направился к лестнице.
— Здравствуйте! — Николай преградил соседу дорогу.
— Добрый день, — сквозь зубы, неохотно выдавил из себя тот. Он недовольно смотрел мимо Николая. — Пройти — можно?
— Только один вопрос, — кротко улыбнулся Николай. — Ты зачем на нас ментов натравил, соседушко?
— Свали с дороги, — глухо, стиснув зубы, прошипел сосед. Он посерел от злости.
— С соседями здороваться нужно, а не ментов на них насылать, — наставительно продолжал Николай, солнечно улыбаясь. — Это раз. И не надо загораживать своей колымагой пешеходную дорожку. Это два. Об окружающих тебя людях надо думать, ясно?
Глаза соседа так и буравили стену рядом с плечом Николая, как два сверла на низких оборотах. Ни дать, ни взять — благородный граф, не удостаивающий хамьё вниманием.
— Молодой человек, — наконец, когда пауза затянулась, прошипел он ещё тише, — сейчас ты быстро, — (он одним непечатным словом объяснил, что именно — быстро), — и больше не попадаешься мне на глаза. Иначе огребёшь неприятностей по полной. Понял?
Николай изумлённо рассмеялся и несколько раз пожал плечами.
— Да что ты мне сделаешь, пупсик? — глаза его сияли как два янтаря. — Ты, смотрю, окончательно охренел от вседозволенности…
