— На нары захотел? — сосед говорил совсем тихо, на грани слышимости, заставляя прислушиваться — очень зловеще. — Это мы тебе легко устроим. Ты ещё не знаешь, что такое государство…
— Вот что, государев человечек. Я тебе как представитель гражданского общества скажу, — недобро ухмыльнулся Николай. — Ещё раз увижу, что загораживаешь пешеходную дорожку — ноги вырву. — Он немного подался на соседа, но тот оставался недвижимым. — А грозить мне не надо. Менты твои далеко — а я здесь, рядом, и всегда тебя найду. Ясно?
— Всё. Ты меня достал… — ещё больше стиснул зубы сосед — так, что, казалось, от челюстей сейчас пойдёт дым — и полез за телефоном.
Николай расстроенно вздохнул и коротко дёрнул плечом. Послышался глухой резкий звук, как будто лопнул канат. Сосед, выпрямившись, как палка, тяжело рухнул на бетонный пол, звучно ахнувшись с размаху затылком — и там, где только что было его серое круглое лицо, мелькнули в падении лакированные туфли…
— Гадёныш!!! — Николай, уже с бешеным лицом, в следующее мгновение тряс соседа, нависая над ним и схватив за трещащую рубашку. — Я тебе такой административный ресурс устрою — совсем говорить разучишься! Понял?!
Голова соседа моталась, рубашка на безволосой груди расползлась, и бессмысленно смотрели на Андрея широко распахнутые голубые глаза. Тускло блеснул увесистый золотой крестик на толстой цепочке — благочестивая дань, жертвоприношение Великому Бессребренику…
— Ты меня понял?!!
Андрей с ужасом смотрел на тюк тряпья в лакированных туфлях, не подающий признаков жизни.
— …Ва… — вечность спустя, еле слышно простонал сосед, всё так же бессмысленно глядя на Андрея. Изо рта у него выступила кровь.
— Ты больше не будешь парковать свой катафалк напротив дорожки на детскую площадку?!
— …Эт…
— Вот и умница! — Николай злобно потащил соседа вниз по лестнице, к мусоропроводу. Волочащиеся лакированные туфли вяло шевелились и звучно пересчитывали ступени.
…В машине Николай, злобно причмокивая «антиполицаем», сунул Андрею папку.
— Изучай!
— У тебя теперь будут неприятности из-за этого чинуши…
— Да насрать. Изучай и запоминай!
В папке оказалась стопка листов, похожих на ксерокопии — видимо, отпечатанных на чудо-принтере Николая. Андрей углубился в чтение. Портреты, краткие досье. Какой-то генерал со взглядом Пиночета, с такими же мерзавскими усиками. Другие лица, дикие и бородатые… Дудаев Джохар… Яндарбиев Зелимхан… Басаев Шамиль… Радуев Салман… Хроника событий, фотографии бурлящих митингов, отрубленные головы, расстрелы… Страшно — до неверия — было представить, что это случится…
Николай, тем временем, матерясь, минут десять объезжал пробку — уже по выходным тут пробка! — потом рулил по каким-то промышленным закоулкам. Вокруг тянулись унылые бетонные заборы. Доехав до места, он снова с досадой ругнулся: дорогу, на которую надо было свернуть, загораживал кордон из двух гаишных «пятнашек». Толстомордые гаишники безразлично скучали рядом. Возле кордона уже собрались какие-то машины, и энергично размахивал руками перед невозмутимыми гаишниками некий сын гор. Сына гор не пускали. Дальше, очевидно, можно было только пешком…
— Да чтоб вас… Как это самое — так разуваться… — Николай, криво ухмыльнувшись, развернулся, и углубился в лабиринт проездов промзоны. Пару раз он переговаривался через опущенное стекло с охранниками, очевидно, его знакомыми, и те поднимали шлагбаумы, пропуская «форестер». По радио диктор, загадочным голосом сообщив о многообещающих результатах встречи Большой Восьмёрки, понёс стандартную бодрую белиберду на птичьем языке — про «инвестиционные потенциалы» и «региональные проекты».
— Здесь… Вот так будет лучше.
Впереди виднелись широко распахнутые стальные ворота. За воротами стоял ангар, похожий на громадного серебристого червя с разинутой квадратной пастью. Стройматериалы аккуратными штабелями. И — никого… За густыми кустами и грунтовкой, размытой до состояния танкодрома, шумела автодорога. Где-то там стояли гаишные машины — но ушлый Николай их обставил.
— Тебе — туда, в этот ангар, — Николай заглушил мотор. — У нас ещё двадцать минут. Я дурачить тебя, тешить сладким самообманом больше не буду. Ты видел материалы — и теперь точно знаешь, чем это кончится. Впереди у тебя — смерть и ужас. Иллюзий ты теперь не испытываешь. Решать — только тебе.
Андрей сидел, поникнув. На листы на коленях он уже не смотрел.
— Поэтому я предлагаю очень простую вещь. Посмотри на меня!
Андрей поднял тоскливое бескровное лицо, и Николай, приблизив свои полыхающие неугомонным янтарным огнём глазища, раздельно и убедительно произнёс:
— Всё. Будет. Хорошо. Сейчас мы тихо уезжаем — и ты остаёшься здесь, в нашем времени. Живой, понял? Будем пить пиво, жрать водку, смотреть хорошие фильмы. Стругацких своих почитаешь… Жизнь продолжается!
Андрей тяжело вздохнул.
— Не надо, Николай. Нельзя. Они — найдут…
— А я тебя так спрячу, что ни одна сволочь не найдёт! Понимаешь? Они просто не будут знать, где искать!
— От них — не спрячешься… Неужели ты не понял? Они неумолимы, как исторические законы. Да я и не хочу жить в таком будущем… Понимаешь? Не хочу… — Андрей посмотрел Николаю в глаза, и твёрдо добавил: — Я должен быть на своём месте.
— Хорошо… Это — слова бойца. Уважаю… — Николай вытащил из-за спины, из-за брючного ремня, «макаров». — Держи.
Андрей машинально взял тяжёлый потёртый пистолет. Тот был тёплым, и удобно лёг в ладонь.
— Зачем?!
— Пригодится. Тогда слушай внимательно. Найди генерала Дудаева — как хочешь, найди — и застрели. Застрели как бешеную собаку, без всяких сожалений. И любого из этого списка — чем больше, тем лучше — тысячи жизней спасёшь. Горбатого и ЕБНа не предлагаю — их тебе не достать… Не решишься стрелять этих тварей — никто тебя не осудит. Их всё равно убьют потом другие люди — правда, слишком поздно. Но в любом случае — волына пригодится.
Далее. Главное — ты сам уходи. Пытаться предотвратить, обращаться к чиновникам, военным и комитетчикам — можешь даже не пробовать; тебе никто не поверит и сочтут психом — а когда поверят, будет поздно. Да и слишком много прикушенных. Комитетчикам особенно не верь — они люди подневольные и дисциплинированные, только всё испортишь. Вообще больше в государство не верь, у него впереди тяжёлые времена — рассчитывай только на себя. Государство же тебя сдаст.
Запомни: не верь никому; не верь, что как-нибудь всё обойдётся. Человек склонен к самоуспокоению — не забывай об этом.
Далее. Когда у чичей начнутся первые намёки на «пробуждение национального самосознания», попытайся уговорить людей уходить. Пока они крови не попробовали. И сам уходи — немедленно — и своих уводи… Всё, игры кончились — теперь только сам за себя!!!
Андрей грустно усмехнулся, замотал головой, и сунул пистолет обратно Николаю.
— Перестань, Николай. Что за ребячество — с пистолетиком бегать… Там будут пулемёты и танки — куда уж тут с пестиком… Уберёшь одного — придёт другой. Смерть ведь не в оружии — а в людях; и даже не в конкретных людях — а в идеях, которые в головах, в миллионах голов одновременно… Да и сам знаешь — глупость это, стрелять из пистолета в прошлое…
— Возьми! Кому говорят — пригодится!
— Стрелять бесполезно. Надо драться за умы людей, — в глазах Андрея сверкнуло неожиданное упрямство. — Я должен объяснить людям, чем всё кончится. Ведь они просто хотят лучшей жизни — и ни за что бы не ввязались, знай, чем оно обернётся.
— Вот умный ты человек, Андрей. Зачем глупости тогда говоришь? — Николай печально обнял руль, с сожалением глядя на Андрея. — Ты хочешь людей переделать?! Наивный… Поверь, там некому проповедовать. Ты же не с людьми будешь говорить — а с программой. Со взбесившимся мещанством, прикусившим людей. Представь толпы журденов — притом уверенных, что ты стоишь у них на пути; уверенных, что это ты персонально виноват в том, что они едят щи, а не фуа-гра, и что перед ними, такими возвышенными и благородными дворянами духа, быдло шапки не ломает. Они же уверены, что их персонально ничего плохое не коснётся… Я-то знаю. Сам был — если не таким, то среди таких. Это лечится только кровью; в лучшем случае — чужой кровью… Но стрелять ты не хочешь. Значит — ты обречён.
— Может, ты и прав… Но я — должен попытаться. Посмотрим. Есть те, кого не спросили…
— А ещё там будет, — продолжал Николай веско, — тьма-тьмущая подонков, взалкавших власти. Ты и не знаешь, что это такое на самом деле — жажда власти! Это же психическое заболевание, патология! Нам, нормальным людям, этого не понять… Властолюбцы ради своего кусочка власти будут убивать, предавать, продавать, приводить врагов, расчленять. Но при этом они будут потрясать красивыми словесами, обещать всем блага и скорое процветание. И им охотно поверят — потому что захотят верить. Это будет литься на людей с экранов, из книг и газет… Это будет очень заманчиво!.. И представь себе: тут появляешься ты, малюсенький и неслышный по сравнению с телеувеличенными — ничего хорошего не обещающий, со своими грустными пророчествами, вставший на пути к такому близкому счастью…
