– У меня тоже есть сердце, Бен. Я не жестокий человек и не хочу им быть. Но отец научил нас различать, что хорошо, а что плохо, и он возложил на меня заботу о тебе. Я думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.
Бен потупил глаза, сдерживая возражения.
– Я прямо сейчас наберу этот шрифт, – пробормотал он.
– Сейчас спешить уже ни к чему. Ты наберешь шрифт, когда я тебе скажу. – Джеймс сцепил пальцы в замок. – У отца нас было семнадцать, Бенджамин. Семнадцать! И он всех поставил на ноги. Отец заслужил, чтобы его бремя стало чуть легче, особенно сейчас, когда дела его идут не очень хорошо. И я не потерплю, чтобы ты бегал к нему со своим нытьем и жалобами.
– Пока что это не я, а ты расстраиваешь отца и вызываешь у него беспокойство! – с сарказмом, неожиданно для себя выпалил Бен. – Это ты все время споришь с ним. Как вчера вечером, например. Ты в глаза назвал его трусом только за то, что его смущают все эти философские новшества, и в особенности новые пушки. Я просто уверен, что в глубине души ты такой же почтительный, как и Исаак!
– Бен, – угрожающе произнес Джеймс.
– Единственное, чего ты боишься, так это чтобы отец не узнал, что ты меня бьешь!
– Да отец и сам любил побаловать нас розгами в назидание, – проворчал Джеймс. – Хотя, мне кажется, одного ребенка он все же испортил.
У Бена кровь бросилась в лицо.
– Ты только и знаешь, что упрекать меня этим, – огрызнулся он.
– Избавь меня от прописных истин, которые ты вычитываешь из своих дурацких книжек, – устало попросил Джеймс. – Ты всегда был его любимчиком. Мы все это знаем и не обижаемся. Но участь взять тебя в подмастерья выпала не кому-нибудь, а именно мне. Так что веди себя тихо и не беспокой отца. Как бы он тебя ни защищал и что бы ни говорил мне, на девять лет ты у меня в подчинении, и, видит Бог, к концу этого срока я сделаю из тебя достойного человека и печатника.
Бен сжал зубы, чтобы не отпустить еще какой-нибудь колкости в адрес старшего брата. Тот внимательно наблюдал за ним, ожидая от Бена покаяния, ведь Бен уже был сегодня однажды бит.
– В любом случае, – продолжал Джеймс, – ты хорошо отдохнул днем, значит, ночью придется потрудиться. Я жду еще один номер «Меркурия», который должен прийти на эфирограф. Ты останешься и примешь его. И что бы ты там ни припас для чтения, придется тебе вернуть это непрочитанным. – Джеймс скривил губы и продолжал: – Интересно, что сказал бы отец по поводу твоей привычки воровать книги? – Он ткнул пальцем в сторону принесенных Беном «Начал».
– Я не ворую… – обозлился Бен.
– Ну а как это, по-твоему, называется? Ты же печатник, Бен, ну или пока что только учишься этому делу. Так скажи мне, из чего складывается доход печатника?
– Доход образуется от продажи того, что мы напечатаем, – ответил Бен.
– От продажи какого объема из того, что мы напечатаем? – напирал Джеймс.
– Как можно большего, – ответил Бен.
– Вот именно. А сколько мы сможем продать, если мой подмастерье пустит гулять по городу копию каждого напечатанного листа?
– Я понял, к чему ты клонишь. Но все же я не крал этой книги, я взял ее на время. И верну потом.
– А все умные мысли, что ты там вычитаешь, тоже вернешь?
– Но у меня нет денег, чтобы покупать такие книги, – защищался Бен. – Если бы я не вычитывал из этих книг о всяких полезных научных штуках, то у тебя никогда бы не было столь успешного дела, которым ты так доволен… – Он замолчал на полуслове, поскольку Джеймс вскочил со стула. Рукава его рубашки были закатаны, и Бен видел, как на руках брата угрожающе напряглись мышцы. Бен закрыл глаза, приготовившись принять удар. Но удара не последовало, а Джеймс все стоял – так близко, что Бен чувствовал кисловатый запах эля в его дыхании.
– Открой глаза, братишка, – велел Джеймс.
Бен повиновался. Джеймс смотрел на него сверху вниз с каким-то странным выражением на лице, оно не было похоже на привычную ярость.
– Зачем ты меня все время злишь? Почему твой рот открывается только затем, чтобы говорить гадости?
«Это ты всегда говоришь гадости, когда споришь с отцом», – подумал про себя Бен. «Это ты всех злишь».
– Я не знаю, – вслух сказал он. А про себя: «Уж слишком легко тебя разозлить».
– Тебе пришла в голову удачная мысль насчет эфирографа, Бен. Я признаю это. Но эта мысль и мне бы пришла в голову, только, может, чуть позже. У меня забот по горло и нет времени на праздные размышления, как у тебя. Запомни, это моя, а не твоя голова болит, когда нужно платить по счетам. И счета оплачиваются, потому что мы печатаем. Наша схема себя пока что оправдывает. И я уверен, в Бостоне мы первыми начнем печатать «Меркурий» день в день. Но знай, что остальные тут же начнут делать то же самое. Поэтому мы должны быть готовы тотчас предложить что-то новое.
– Что ты имеешь в виду? Джеймс положил ему руку на плечо.
– Ты готов говорить со мной о деле уважительно, по-взрослому, без этой твоей мальчишеской гордости?
«Да это тебе все время гордость мешает говорить со мной по-человечески», – подумал Бен и ответил брату, стараясь выказать воодушевление голосом:
– Да, сэр.
– Ну и ладно. Тогда давай сядем, Бен.
– Я тут решил обстряпать два интересных дельца, – начал Джеймс. – Но прежде хотел бы услышать, что ты скажешь на сей счет. Во-первых, я хочу, чтобы ты сочинил несколько новых этих твоих, как ты их называешь…
– «Баллады улицы», – подсказал Бен.
– Ага, – кивнул Джеймс. – Та, о побеге Черной Бороды, принесла нам несколько шиллингов, да и вообще занятная.
– Только отцу не понравилась, – осторожно напомнил Бен.
На этот раз замечание Бена пришлось к месту. Джеймс согласно кивнул головой.
– Наш отец – замечательный человек, и ни один сын не любит своего отца так, как я, но наш отец – человек другой эпохи. Помнишь, как я пытался убедить его, вернувшись из Лондона, бросить свечное дело? Свечные лавки начали разоряться уже тогда.
Бен помнил вечер, когда рассказал отцу о лампе без огня, но уговорить того свернуть с привычной, проторенной дорожки так и не удалось. Джеймс был абсолютно прав, отец же, не поверив, что алхимические лампы станут покупать, продолжал делать свечи. Но вот сам Ситцевая Мама одобрил эти новые «научные» светильники, и вскоре они освещали все главные улицы города. В новом здании мэрии уже не было ни одной свечи. Бостон, в прошлом не раз страдавший от губительных пожаров, смотрел на лампы без огня как на божий дар.
– Пожалуй, еще несколько баллад я могу сочинить, – удовлетворенно произнес Бен.
– Ты особо-то не радуйся этому заданию, – сухо урезонил его Джеймс.
И тут только Бен понял, что брат на самом деле пытается сделать ему приятное. Поручает интересное дело, хотя и свою выгоду при этом не забывает. Бену хотелось бы порадоваться нечаянной удаче, но радость внутри никак не рождалась.
– Хорошо, – произнес он. – Я мог бы написать поэму о сэре Исааке Ньютоне.
Джеймс снисходительно улыбнулся:
– Ну и скукотища же получится. Вот про Мальборо – это да! Сочини что-нибудь боевое, такое наверняка понравится публике.
Бен пожал плечами и кивнул.
– А второе дельце, – продолжал Джеймс, – вот какое. Хочу с помощью эфирографа разыскивать и получать всякие новости, может быть, даже с континента.
– Что? – недоуменно посмотрел на брата Бен.
– Ну, знаешь, не так как мы с Англией работаем, где сидит мой приятель Губбард и посылает нам «Меркурий». Но ежели по-другому подойти, мы могли бы не только «Меркурий» получать, так же? А всякие там донесения перехватывать, например переговоры, а?
– Ну, – начал Бен, – это было бы очень даже замечательно, если бы эфирограф мог работать таким образом. Но он так не работает.
Джеймс нахмурился:
– Бен, я ведь знаю, как работает эфирограф. Между моим аппаратом и тем, что в Лондоне, есть какое-то сродство, которое их связывает. Сродство точно такое же, как притяжение при гравитации или магнетизме.
– Допустим, – согласился с ним Бен. – Но Ньютон придерживается той точки зрения, что притяжение при гравитации и магнетизме разной природы.
– И не думай мне лекции читать, – процедил Джеймс.
– Я только пытаюсь объяснить, почему твою идею нельзя претворить в жизнь.
Джеймс какое-то мгновение холодно смотрел на младшего брата, затем кивнул:
– Ну-ну, продолжай.
– Сродство – это вид притяжения между сходными объектами. Чем больше сходство объектов, тем сильнее сродство. Гравитация – всеобщее сродство, потому что единственное сходство, которое при гравитации требуется, это то, чтобы объекты состояли из материи.
А у магнетизма, как тебе известно, свои особенности. Поскольку магнетизму подвержены определенные металлы, то магнит будет притягивать железо, несмотря на действие гравитации.
Получается, что сродство, которое позволяет двум эфирографам переписываться через океан, еще более специфическое. Вибрация кристаллической пластинки нашего эфирографа и того, что в Англии, одинакова. Это значит, что только эти два аппарата могут переговариваться друг с другом. Такое возможно потому, что стеклодув вначале изготовляет кристалл, а потом разрезает его пополам.
