— А здесь что написал его величество, — устало вздохнул Вяземский и стал читать листок бумаги.
Указ был на удивление короткий — поручить графу Бецкому и графу Ивану Шувалову подготовить все необходимые документы для организации университета в Санкт-Петербурге, а также создания Коллегии Просвещения. Впрочем, последняя задумка царя вполне здравая, и пользу принести может немалую. В отличие от бредней французских «просветителей», с которыми вела переписку императрица…
Глава 7
Кобона
Иоанн Антонович
после полудня 9 июля 1764 года
— Знаком я с оным Аббакумом Мироновым со времен службы в Смоленском полку, воевали вместе с пруссаками, — Лавров судорожно вздохнул, говорить с вывернутыми из плеч руками было больно. Гвардеец всхлипнул, Иван Антонович жестко усмехнулся — все же он морально додавил убийцу, поставив его в безвыходное положение.
Надо было, чтобы преображенец поверил в его патологическую жестокость, и этот фокус в очередной раз Ивану Антоновичу удался. Да и играть особо не пришлось — он чувствовал ненависть к Лаврову, причем жгучую, способную сотворить большое зло.
Понятное дело, что не стал бы предавать казням невинных людей, но тут иные правила — за вину одного с попыткой цареубийства, можно взыскать с рода, такое поймут и не осудят. Бывало не раз в русской истории, и совсем недавно — царицы про декларируемый кроткий нрав голубиный мгновенно забывали, если речь шла о злоумышлении на их власть, не говоря уже о своих венценосных особах.
Иван Антонович мысленно задал себе вопрос — смог бы он отдать приказ об убийстве большой семьи. В прошлой жизни даже подобная мысль для него была абсолютно недопустимой. Но сейчас уже не мог дать ответа, похоже, где-то переступил ту тонкую черту, и не испугался этого, а воспринял как должное, как неизбежность.
— Так это мы уже знаем, — усмехнулся Иоанн Антонович и покачал головой. — Лейб-кампанцы мне сразу поведали, что служил ты в Смоленском полку, поручика получил за отличие. Три года тому назад переведен в гвардию за отличие. Узнали они тебя!
Горезин успел рассказать ему многое до начала пытки — умел быстро собрать нужную информацию, в этом ему не откажешь. Гонца даже в полк отправил с вопросником бригадиру Римскому-Корсакову и подполковнику Кудрявых. С категорическим требованием от имени императора подготовить ответы за полчаса, не больше — те подчинились.
— В гвардии служить начал, так пришел один… Из Тайной экспедиции. И сказал, что ведомо ему…
— И что ему стало ведомо?!
Гвардеец побледнел еще больше и замолчал. Иван Антонович, чтобы его взбодрить, легонько хлопнул по щеке. Тот поднял на него глаза — они были мертвыми, в них плескалась мрачная безысходность. С неимоверным трудом подпоручик заговорил:
— На третьем году войны не устоял перед искушением — вместе с Аббакушкой убили мы полкового казначея, деньги зело потребны стали… Взяли мы свыше трех тысяч рублей червонцами и империалами, да почти тысячу рублей серебряной монетой. Семь солдат ночью зарезали, а казначея с капитаном Леонтьевым в палатке закололи…
Иван Антонович чуть не разинул рот от удивления — гвардеец оказался на проверку уголовником! Подлым и мерзким, что пошел на убийство боевых товарищей, чтобы овладеть жалованием однополчан.
— Все на прусских гусар списали, они ведь наши аванпосты постоянно обхаживали… Поверили нам. Серебро мы там закопали, полтора пуда было, место я запомнил, приметное оно очень. Золото, его фунтов двенадцать вышло, между собой поделили…
Гвардеец свесил голову, а Иван Антонович еле удержался от желания измордовать мерзавца. С такой рекламой позорище на всю гвардию выйдет. Но спросил о другом:
— Что хотел человек из Тайной экспедиции?! Кто таков?
— Секунд-майор Черданцев. Сказал, чтоб я ему половину монет отдал. Я ему и отдал все — остальное потратил, долги были большие… А еще майор мне велел, чтоб я с Аббакумом немедленно переговорил, в форштадт съездил, для дела одного тайного…
— Какое дело?!
— Не ведаю. Должен был человека, что с майором был, с капралом свести для разговора тайного. То в мае этом случилось…
— Что за человек? Каков он?
— Видел я его потом на улице, приказал холопу проследить — мыслю, прусский подсыл он, шпион. А может и из иных земель немецких, у них баронов много. По виду кавалерист, из кирасиров — плечи прямыми держит, будто к латам привычны. С ним еще один был, ловкий такой, ходит, как плывет. Вот тот рубака изрядный, что на шпагах, что с саблей. Я тогда испугался — если узнают, что узнал я их, то убьют без раздумий. Даже поединок не станут мне устраивать — просто зарежут ночью, выберут время и нападут. Глаза у них… страшные. Вот я их с Аббакумкой и свел. Капрал после разговора с ними с лица спал…
— О чем они говорили? Ведаешь? Говори!
Иван Антонович видел, что гвардейцу очень не хочется говорить дальше, потому надавил.
— Аббакума стали ставить в караул в крепости только с подпоручиком Мировичем. Велели, что если оный подпоручик «секретный каземат» решит штурмом брать, то охрану о том осведомить, чтоб офицеры смогли успеть узника «Григория» зарезать… Капрал мне сам о том сказал — решили мы бежать в Польшу, там ведь деньги закопаны, но не успели…
Иван Антонович закусил губу и прошелся по комнате. Действительно — все солдаты на караул в шлиссельбургской крепости отбирались произвольно, но всегда с Мировичем выходил только Миронов. Всегда, без исключений. А распоряжение о том майору Кудрявых отдал служитель Тайной экспедиции Михайло Черданцев.
«Можно об любой заклад побиться, что оный майор работает на прусскую разведку — король Фридрих денег на нее не жалел. Даже мадам Помпадур решил завербовать, посулив полмиллиона ливров. Та отказалась, сказав что сумма для нее маленькая. А майор из Тайной канцелярии или экспедиции стоит куда дешевле».
— Порфирий Степанович — майора Михайло Черданцева под арест нужно брать немедленно! Вместе с прусскими подсылами, если таковые еще на нашей земле обретаются!
— Выполню, государь. Нарочного немедленно в Санкт-Петербург отправлю! Вы только приказ генерал-аншефу Суворову отпишите собственноручно, государь, — Горезин вскочил, глаза его зажглись, ноздри затрепетали как у полицейской ищейки.
— Вот, держи, — Иван Антонович написал на листке бумаги пару строк, сложил его пополам и отдал коменданту Дворцовой полиции — тот сразу же вышел из комнаты, тихо притворив толстую дверь.
«Зачем пруссакам меня было нужно убивать?! Зачем?! Не понимаю! Какой смысл желать мне смерти?! Чем я мог перейти дорогу королю Фридриху?! Или он опасался, что Като могут свергнуть с трона и заменить ее мною? Но тогда она или его агент, или дочь, о чем шептались. Но то вряд ли — Бецкой более подходит на роль папаши».
— Зачем ты меня хотел убить?
— Брат при абордаже погиб, хотел отомстить… Вот и выдал всех, кого смог, чтоб в доверие войти. А в конвой меня лейб-кампанцы взяли, а ими командовал капрал мой, душегубец. Вот и шепнул я ему, что если нож тайком не передаст, когда к вашему величеству поведут меня, то сдам его с потрохами, обвиню в убийстве казначея прилюдно. Его ведь смоленцы бы сразу растерзали за то злодейство…
Гвардеец замолчал, потом с трудом поднял глаза и тихо заговорил, уставившись мертвым взглядом:
— И меня с ним тоже… А так сказал прямо — у него время будет бежать в Польшу и до закопанных денег добраться. Если бы ты, государь, меня принимать отказался, то тогда бежал бы один, Аббакушка был жизнью и службой доволен… по глазам его видел, что жаждет меня убить…
— Где Алехан?
— Не знаю, государь… Про него соврал… В палатке у лекаря мы его с Палицыным оставили и в поход пошли…
— Прохор! Позови двух солдат — снимите с дыбы это дерьмо! Лекаря приведите к нему, руки вправьте — он еще немцев опознать должен. Так что кормите и поите, да стерегите прилежно, глаз не спуская днем и ночью — иуды зачастую в петлю сами лезут.
Отдав распоряжение, Иван Антонович вышел из подвала, глотнул свежего воздуха с наслаждением. Дело о попытке цареубийства было раскрыто, но осталось более загадочное — о прусском шпионаже и с «заказом» на его смерть. И вот тут придется изрядно попотеть — матерые агенты стараются следов лишних не оставлять, как и свидетелей…
