стороны, ему предстояли поиски Бригиды. Чужая страна, загадочный русский язык, загадочная русская душа…
А если полковник завалит его делами?
Вдоль Шлиссельбургского тракта, нагоняя уныние, тянулись ветхие хибары. От рыбацких слобод воняло требухой. Карета скакала на ухабах. У Огюста лязгали зубы, он едва не откусил себе язык. Решив было, что таков весь Петербург, он дал маху — под колеса лег булыжник мостовой, объявились дома в три этажа. Сверкнул позолотой купол Свято-Троицкой церкви; в небе поплыл колокольный звон.
Чумазый малец в разлетайке бросился под копыта:
— С пылу, с жару! — Мелькнула корзина с пирогами. — Налетай!
Набережные, закованные в гранит. Мощеные тротуары. Стрельчатые окна, лепнина карнизов; статуи на фронтонах домов. Центр города являл собой роскошь, завернутую в убогость предместий, как в шелуху.
Суматошный день приезда напоминал лоскутное одеяло: сценки без начала и конца. Голова кругом, все от тебя чего‑то хотят, и не поймешь — чего. Поначалу они остановились в гостинице. Едва успев привести себя в порядок, Эрстед отправился с визитом в Технологический институт. Шевалье, как секретарь, сопровождал патрона. Увы, при попытке войти произошла заминка. Бдительный страж, толстяк в мундире темно-синего сукна, встал стеной: не положено! Неприемный день. Получите разрешение у директора и приходите в среду.
Шевалье недоумевал: это полицейский чин или же цивильный служащий?
Ни французского, ни немецкого страж не знал. К счастью, Эрстед по‑русски — включая денежную мзду — убедил цербера позвать начальство. Явился очередной мундир — с обшлагами черного бархата. Представился мундир инспектором, а узнав, кто перед ним, куда‑то послал стража. Тот, побагровев, никуда не пошел, а инспектор на недурном французском пригласил гостей в кабинет директора.
Дальнейшая череда мундиров запомнилась Огюсту смутно. Выяснилось, что попечители института приготовили Эрстеду квартиру в «гостином доме» на Большой Конюшенной. Давно потеряв нить разговора, Шевалье решил, что их собираются поселить в конюшне — очень большой, где места хватит на всех, — и воспринял петербургское гостеприимство с полным равнодушием.
Последовал новый переезд.
Смеркалось. На улицах зажглись масляные фонари — газовое освещение сюда не добралось. Шевалье с удовлетворением отметил, что волков поблизости нет. Зря, выходит, его пугали «медвежьей дырой», где по ночам рыщут разбойники, а днем не дают проходу цыгане с балалайками.
«Конюшня» оказалась четырехэтажной, с портье и прислугой. Им отвели правое крыло второго этажа — семь комнат. Инспектор отрекомендовал гостям ресторацию «Simon-Grand-Jean» и удалился. Остаток вечера прошел в распаковке багажа. Ресторацией Шевалье, завершив ужин, остался разочарован: кухня не отличалась от парижской.
— Будет вам кулинария а‑ля рюс! — утешил его князь. — Еще намаетесь…
Наутро Эрстед велел Огюсту разобрать бумаги, имеющие касательство к делам Общества. Предстояло отослать шесть писем, после чего Шевалье мог быть свободен. На встречу, назначенную вечером, датчанин отправлялся без секретаря.
Совесть требовала отработать жалованье. Любовь гнала на поиски Бригиды. В итоге Шевалье выбрал третье — отправился завтракать. Благо в «Кондитерской Доминика» на углу варили славный кофе; да и румяные пышки были выше всяких похвал.
Здесь имелись свежие газеты (у папаши Бюжо довольствовались «Шаривари» недельной давности). Россия начала нравиться Огюсту. Отыскав «Journal de St‑Petersbourg», издаваемый Министерством иностранных дел на французском языке, он пролистал новости политики, статью о светском скандале… Неслыханная удача! Дальше публиковались списки приехавших в город иностранцев.
«Вряд ли Бригида путешествует под чужим именем. Значит, должна быть в списке…»
О баронессе Вальдек-Эрмоли нигде не упоминалось. Как же так, она ведь сообщала… Огюст хлопнул себя ладонью по лбу, едва не расплескав кофе. Ну конечно! Бригида, вне сомнений, прибыла в Петербург раньше. Нужно взять предыдущие выпуски.
Подшивка за месяц нашлась быстро. Старания были вознаграждены — да, баронесса приехала на прошлой неделе. И что дальше? Где ее искать? Шевалье вздохнул, расплатился и отправился «по службе».
К полудню он рассортировал документы. Устав Общества, меморандум, списки адресов, рекомендации… Придавив стопку бронзовым пресс-папье, Шевалье взял письма и спустился на первый этаж.
— Где мне найти ближайшее почтовое отделение?
— Нижайше извиняюсь, мсье. Боюсь, ближайшее вам не подойдет.
К счастью, портье сносно болтал по‑французски. Он был облачен в ливрею, похожую на мундир, или в мундир, похожий на ливрею, — не разобрать. Вскоре до Шевалье дошло: портье старше, чем кажется. Предупредительность, гранича с подобострастием, делала из мужчины застенчивого юношу.
— Почему же?
— Прошу прощения, мсье… Вы ведь не говорите по‑русски, да? А в ближайшем никто не говорит по‑французски. Осмелюсь дать вам совет: зайдите на Главный почтамт. Там вы сумеете объясниться. Если желаете, я нарисую вам, как пройти.
— Буду признателен, — кивнул Шевалье.
Портье нырнул под конторку, зашуршав бумагами, как целый выводок мышей. Огюст полез в карман за монетой, дабы вознаградить служащего, когда в голову ему пришла мудрая мысль.
— А скажите мне, сударь… Где у вас обычно останавливаются иностранцы? Я имею в виду, знатного происхождения?
— Извольте‑с! — портье выскочил из‑за конторки, как пробка из бутылки шампанского. Казалось, он только и ждал этого вопроса. — Гостиниц для указанных вами господ в Петербурге четыре. Дом Серапина, что у Обухова моста, заведение господина Кулона на Михайловской площади; трактир Демута — рядышком, на Большой Конюшенной. И «Лондон» напротив Адмиралтейства
У Шевалье голова пошла кругом.
— Кликнуть извозчика, мсье? Я ему растолкую, чтоб подвез вас к каждой гостинице по очереди. Тут, правда, и пешком недалеко…
Портье изогнулся вопросительным знаком.
— Я бы прошелся пешком. Не заблужусь?
— Никак нет, мсье! — просиял служитель. — Сей момент!
В воздухе мелькнул чистый лист. Из бюро выпрыгнула чернильница. В руках портье, словно по волшебству, возникло перо. Чувствовалось: рисовать карты ему не впервой. Не прошло и десяти минут, как план был готов. Шевалье восхитился: улицы вычерчены ровно, как под линейку, названия подписаны по‑французски и ниже — русской кириллицей, дабы гость мог сличать таблички на стенах домов с картой. Гостиницы и почтамт — отдельно, кружками; «гостиный дом» института — крестиком.
— Превосходно! Вам бы в топографы идти! Вот, возьмите за труды.
Огюст вручил портье серебряный рубль, хотя поначалу думал ограничиться монетой вдвое меньшего достоинства. Здесь она называлась, если верить Волмонтовичу, загадочным словом «poltinnik».
— Премного благодарствую, мсье!
В дверях Шевалье оглянулся:
— Скажите… Зачем у вас в газетах печатаются списки гостей-иностранцев?
— Мсье шутит? — изумился портье.
— Нет, мсье серьезно…
— Иначе нельзя‑с! Как же полиция будет знать, кто изволил посетить Санкт-Петербург?
— Полиция? А зачем полиции это знать?
— А вдруг понадобится кого‑то разыскать? Взять под наблюдение? Нет, мсье, порядок есть порядок. Полиция все должна знать заранее…
Настроение у Огюста Шевалье испортилось категорически.
Погода переменилась.
Сделалось ветрено. По небу в панике неслись редкие клочья пуха. Метались голуби, булькая и гадя на что
