- Юрий Алексеевич вдруг по-настоящему ощутил весь ужас создавшейся ситуации, ни его истерики, ни стенания, а вот это тихое «вы кто» обнажило всю громаду случившегося. Действительно, кто он здесь, сейчас? Учитель физики, чужак. Кто он тут?? Все изученные им законы летят к чёртовой бабушке. Сын своего времени и социальных устоев? Нет, это другое общество, с другими правилами, и он в них никак не вписывается.
Учитель подошёл к ней, почти вплотную, схватившись за дверную ручку, заговорил с жаром, выкладывая правду, глаза загорелись,
- Я из уральского города. Из двадцать первого века. Я сейчас живу в две тысячи девятнадцатом году! Понимаешь ты это? В две тысячи девятнадцатом году! Я об этой войне в школе учил! Сорок первый, сорок пятый. На 9 мая каждый год в Бессмертный полк хожу. Я не могу здесь быть, не могу ни по каким законам. Блокада, Ленинград, всё давно значилось, и Ленинграда уже нет…
- Как нет? – Девушка так искренне, так открыто спросила, вытаращила не него свои большущие серые глаза.
- Нет, сам-то город остался, его переименовали просто, вотут же поправился Юрий Алексеевич.
- И как же стал называться мой город? – тихо поинтересовалась девушка.
- Вот именно твой город! Он называется Санкт-Петербург, твой, а не мой город, – уже кричал учитель; отчаяние переполняло его.
Человек всегда теряется, когда не видит выхода, когда оказывается словно между землёй и небом, когда ему не за что зацепиться, не на что опереться, еще.
- И страны этой, - он отскочил от двери, описав руками круг, - и страны этой нет уже давно, и портреты эти, что там на кухне, сжигают, - мотнул учитель головой на соседнюю квартиру, - и памятники рушат, и Зоя Космодемьянская, говорят, вообще пьяная деревни поджигала своих же…
Девушка как-то неестественно дёрнулась, её лицо, только что печальное, бледное и такое красивое скривилось. Говорят, что чувства нельзя увидеть, их можно уловить сердцем, понять, но сейчас вся ненависть, неописуемая злоба так чётко, ясно отразились на её лице, не в появившихся клыках и не в скривлённой улыбке, как в современных ужастиках, а в сильнейшем, едва заметном напряжении мышц лица, в каком-то особом блеске глаз, во всём вмиг переменившемся образе. Она в долю секунды стала совершенно другой, не хрупкой и уставшей, а сильной, ожесточённой, и даже, вроде, ростом выше.
Она метнулась к учителю резко, стремительно как кошка, совершенно молниеносно распахнув дверь, вцепилась в его лицо, волосы, тело, грязную куртку, неистова крича:
- Мразь! Мразь!
Он даже не сразу отреагировал, настолько внезапно, неожиданно было это нападение. А она царапала его, била кулаками, вопила:
- Антисоветчик! Мразь! Да она тебя же защищала, пока ты тут, сволочь, из века не из века он…
Вся где-то глубоко лежавшая злость на эту проклятую войну, врагов, блокаду, вся эта ненависть и даже не за её одну, а от всех убитых, раненых, истерзанных, всё это разом, градом выливалось в отчаянных воплях хрупкой девчушки.
Юрий Алексеевич, конечно, был сильнее тоненькой полуголодной девушки, он сжал её в охапку, всю, как комок, так сильно, что сам на миг испугался: не сломать бы ей чего ненароком. А она ещё кричала, сопротивлялась, но быстро выбилась из сил, ослабла. Юрий Алексеевич поднял клетчатую шаль, упавшую с её плеч, осторожно подал.
- Я просто пересказал тебе, что делают в наше время… - начал было он, но девушка резко мотнула головой, давая понять, что не намеренна это слушать:
- Странное ваше поколение, удивительное, замечательные вы люди, - задумчиво проговорил он, усмехнулся, - странноватые, конечно, наивные, но замечательные. Пусть вам и выпали нечеловеческие страдания, но вы поколение победителей, первооткрыватели, романтики. Да, вам выпала война, но вам и очень много воздастся, у вас есть страна, единая и великая и у вас есть вера в завтрашний день…
Девушка дёрнула плечами, спросила, переходя на «ты»:
- Как же ты попал сюда?
Юрий развёл руками, если бы он сам мог разгадать эту загадку.
- Как тебя зовут? – спрашивала снова она; не понятно было или она верила в его рассказы о перемещении во времени, или силилась понять и поверить, или просто искала ниточку разоблачения.
- Юрий, Юрий Алексеевич, как Гагарина, - воодушевлённо ответил он, Юрий всегда гордился этим сходством, при случае бравировал им, и кличка у него школьная даже была «Гагарин».
- Гагарин… - растерянно повторила девушка.
- Ну как же, - усмехнулся Юрий Алексеевич, - Королёв, Гагарин…Для вас же они вместо икон…
Девушка смотрела непонимающе.
- А, - всплеснул рукой учитель физики и расплылся в довольной улыбке, - это ведь всё ещё впереди! Вы ж ничего не знаете пока…
- Скоро, после войны…а она завершится, и победой, - начал было он рассказывать, но далёкий-далёкий пронзительный звук, как колокольчик, вспугнул его собеседницу. Она напряглась, вслушиваясь, метнулась одним прыжком в коридор квартиры к своим огромным мужским сапогам, вмиг схватила полушубок, шаль. Всё так быстро, привычными, выверенными движениями. И неудивительно, эта отработанная быстрота спасала ей жизнь, наверное, не раз.
- Тревога, - коротко объяснила она учителю и, схватив его за руку, потянула вниз.
Юрий Алексеевич сначала ничего не мог понять; ни шума, ни взрывов он не слышал, только маленький очень далёкий колокольчик где-то, казалось, за городом звенел. Он кинулся за девушкой.
- Как тебя зовут? – крикнул он, не отпуская ее руку, задерживая. Полностью понять, что происходит и
