из кармана штанов ножик и выщелкнул лезвие. Так же автоматически впустил в себя внешнюю эссенцию, объединил её со своей, и направил немного образовавшейся смеси в перл на рукоятке ножа. Тотчас на кончике лезвия вспыхнуло небольшое пламя вполне достаточное, чтобы прикурить. Услужливо протянув руку с ножиком через стол, я позволил Пешелю раскурить сигару и прекратил качать через себя эссенцию. Огонь тут же потух, а доктор, благодарно кивнув, окутался клубами дыма и рукой указал мне на стул, стоящий у стола. Догадываюсь, что прежде Пушкин не раз зажигал огонь, дабы Франц Осипович мог прикурить. Уж больно привычным для меня показалось это действо. Да и собеседник не выказал никакого удивления, а повёл себя, словно так и должно было быть. Как бы то ни было, но первое моё взаимодействие с эссенцией прошло легко, что не может не радовать.
— Тебе известно, как создаётся перл? — начал Пешель, после того как я уселся.
— В общих чертах, — соврал я.– Сначала Формирователь из своей сущности создаёт конструкцию, а затем поверх неё, словно плоть на скелет, накладывает эссенцию из колодца. Верно?
— Правильно, — кивнул доктор. — И в этом случае перл будет работать только в руках создателя, потому что в основу заложена сущность Формирователя. Для того, чтобы вот эта вещичка служила мне, Яков Васильевич в создаваемой конструкции, прежде чем укрыть её эссенцией, часть своей сущности заменил моей,– с этими словами Пешель ослабил на шее платок, служивший ему галстуком, и достал из-под воротника рубашки золотую цепочку с кулоном, в касте которого держалась крупная жемчужина изумрудного цвета.
— А разве можно чужую сущность просто взять и отнести к колодцу? — потянулся я через стол, чтобы лучше разглядеть перл. — Вы же сами сказали, что не присутствовали при создании перла.
— Нет, конечно. Зато можно взять часть тела и к колодцу отнести её. Она ведь тоже пронизана твоей сущностью. Что ты так на меня смотришь? — обратил внимание Франц Осипович на мой блуждающий взгляд, ищущий на его руках недостающих пальцев, и тут же рассмеялся. — Всё не так жутко, как тебе показалось, и никто руки-ноги не отрезал. Достаточно было небольшого пузырька моей крови.
Поболтав со мною ещё несколько минут о завтрашнем выпуске из Лицея, доктор заявил, что я абсолютно здоров и позволил посетить Пущина в лазарете.
— Я смогу нарисовать конструкцию ядра перла, подсмотренную тобой у доктора, — заявил миньон, как только мы вышли из кабинета Пешеля.
— За что тебя и ценю, — кивнул я, не уточняя, что рисовать придётся мне. Не любят мои тульпы лишнего упоминания, что они всего лишь плод моего воображения. А я не хочу их расстраивать. Ну, ведь бред же ссориться со своими галлюцинациями. — Вот только хирургией я заниматься не собираюсь. Меня больше всего интересует, почему после операций не следует воспалений. Здесь же пока ещё не известно такое понятие, как асептика.
— Видимо перл создаёт не только чистое операционное поле, — предположил Виктор Иванович. — Он так же уничтожает инфекции в ране. А раз там нет инфекции, то и воспаляться нечему.
— Скорей всего, — согласился я.– Нужно будет с Ларисой проконсультироваться. Она же у нас не только специалист по истории моды, но ещё и медик. Было бы неплохо создать перл-антибиотик. Боюсь, что здесь он необходим больше, чем всё остальное вместе взятое. Как-то меня не прельщает смерть от банального насморка или поноса.
Около двери в палату, где по идее должен был лечиться Иван Пущин, получивший в лицее прозвище Жанно, я мысленно представлял, что сейчас увижу измождённого юношу с понурым взглядом и бледным лицом. Как бы ни так. Предо мной на застеленной кровати храпел розовощёкий парень, одетый в серый больничный халат. Судя по запаху, витающему в комнате, причиной всему был алкоголь.
Вроде бы и нонсенс, что в лазарете спит пьяный, но, если ознакомиться с меню местной больницы, это не покажется удивительным. Мало кому известно, но уже в первый год обучения лицеистам и вовсе по выходным на обед красное вино наливали. Немного. Как подводникам из моей реальности. Такой вот странный факт, имевший место быть.
Мне хотелось самому поговорить с человеком, с которым Пушкин шесть лет прожил бок о бок. Всё-таки мнение Александра о приятеле это одно, а своя оценка — совсем другое. Но не будить же человека. К тому же Пущин из лицея выпускается прапорщиком в Лейб-гвардию Конной артиллерии, место дислокации которой в Санкт-Петербурге. Так что, думаю, мы с ним скоро увидимся и не один раз.
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
11 июля 1817 г.
Понимаю, что от Санкт-Петербурга до Михайловского путь не близкий, но трое суток в карете с остановками только на почтовых станах, где ямщики меняли лошадей, это, на мой взгляд, перебор. Невзирая на предусмотренные тюфяки, за время пути я избил себе все бока, а задница плоская стала. От Лёвы, не устаивающего трещать по любой причине, а то и вовсе без неё, уже уши в трубочку сворачивались.
Вот ведь как бывает. Не успел я получить свидетельство об окончании Царскосельского лицея, как через день появилось Отношение А. Н. Голицына к Нессельроде с извещением, что Александр I определил Горчакова, Ломоносова,Корсакова, Гревеница, Кюхельбекера, Юдина и Пушкина в Коллегию иностранных дел. На следующий день я уже распаковывал вещи в квартире на Фонтанке, снятой родителями в доходном доме Апраксина. Ещё через несколько дней мы с однокашниками приняли присягу в коллегии, и я стал её полноценным сотрудником.
Ну как полноценными. Принеси, подай, пошёл на хрен, не мешай. В начальники мне достался Иоанн Антонович Каподистрия, деятельность которого касалась внешней политики в отношении чуть ли не всего мира. Беготня в архив, приготовление переводов и выписок из указанных документов — таков был мой скромный трудовой вклад в дела Коллегии.
Работа не бей лежачего, тем более для человека, знающего языки. Благодаря моторике предшественника, письмо у меня было чистое, но отсутствие стальных перьев реально бесило. Я уже подумывал с первой зарплаты заказать себе с дюжину перьев по собственным чертежам и даже выяснил, где возьмутся за такую работу, но всё обломали родители.
Доктора, видите ли, посоветовали матушке до родов пожить на природе. А то, что до имения её покойного отца, а ныне
