— Ты бы поступил иначе, если бы можно было вернуть то время? — спросил Басов.
— Зачем об этом говорить?
— И все же, — с напором произнес Басов.
— Не знаю, — после минутного молчания произнес Петр. — Другого шанса прекратить все это тогда не было.
— Значит, — заключил Басов, — поступил бы точно так же.
— Наверное… да, — тихо сказал Петр. — Но как хочется, чтобы был! — и тут же воспрянул: — Зато Северороссия теперь — мощное королевство. И демократическое, между прочим, а не тоталитарное, как Московия. Ты должен понять: лес рубят — щепки летят. Политической целесообразности еще никто не отменял.
— Я понимаю, что это и многое другое еще долго будет висеть на тебе, — сказал Басов. — Все, что ты перечислил как свои заслуги, — попытка оправдаться перед собой. Заметь, не передо мной, а перед собой. Но зачем? Политическая борьба — это всегда кровь и интриги. Ты в них пошел, я нет. Ни понимать, ни судить я тебя не собираюсь. Живи, как жил. А у меня школа фехтования.
— Игорь, — Петр наклонился вперед и приблизил свое лицо к лицу Басова, — сейчас все решается. Если я одержу победу, вся история может пойти по другому пути. Понимаешь? Мы свернем всю Россию с этого ее дурацкого «особого пути», сделаем европейской державой. Не будет многовекового крепостного права, не будет отсталости и изоляции. Даже и революции семнадцатого года. Не будет коллективизации, репрессий, милитаризации всей страны, крушения империи… Может быть, к концу двадцатого века она станет державой, рядом с экономической и политической мощью которой Америка покажется карликом. И все это можем заложить мы, здесь и сейчас, всего лишь выиграв очередную придворную баталию. Встань на мою сторону. Тебя еще помнят. Одно твое участие может стать козырем, который перетянет чашу весов. Неужели это не стоит каких-то жертв?
— Не стоит, Петя, — покачал головой Басов. — Не стоит и слезинки одного ребенка. И уж тем более — вырезанного города.
— Но ты же знаешь, что прольется еще море слез и реки крови! — закричал Петр. — Взгромоздится гора несправедливостей. Почему ты не хочешь пожертвовать малым ради великого?
— Потому что тот, кто сеет ветер, пожнет бурю, — спокойно произнес Басов. — А еще — для меня важно, что эти реки и моря прольются не по моей вине.
— Ты фехтовальщик, — вскипел Петр. — Ты отправил на тот свет десятки, а может, и сотни людей. Их оплакали сотни родичей.
— Не я хотел этих боев и не я их начинал, — помотал головой Басов. — Больно уж ты рвешься доказать, что если ты в грязи, то и никто рядом не чист. Но дело в другом. Зачем чужое грязное белье перемывать? О будущем надо думать. А сейчас я могу позволить себе ни на кого не нападать, а ты нет. Ты должен выступить агрессором, иначе проиграешь. В этом я тебе не помощник.
— Ты оставляешь меня одного, — погрустнев, произнес Петр. — Ты и я. Два человека, единственные в этом мире, кто знает, как пойдет история дальше. Вдвоем мы были бы непобедимы.
— Что должно свершиться, то и будет, — покачал головой Басов, — и ни ты, ни я, ни мы вместе не сможем противиться этому. Мир существует по собственным законам, и мы, его часть, никогда не сможем понять их, пока не отдалимся и не посмотрим со стороны. Ты проиграешь, Петя, если совершаемое тобой не то, чего хочет это существо, которое мы знаем как Вселенную. До сих пор ты выигрывал, поскольку твои деяния устраивали ее. Если сейчас то, чего ты добиваешься, ей не нужно — она сметет и тебя, и меня, и все армии мира, буде они соберутся в твою поддержку.
— Вселенной не требовалось, чтобы моего прадеда отправили на Беломорканал, дед сидел в лагере, а я нищенствовал в коммуналке, — глухо произнес Петр.
— Она сама тебе об этом сказала?
— Игорь, — печально спросил Петр, — мы еще увидимся?
— Заходи, — улыбнулся Басов. — Ты же знаешь, у меня всегда есть запас хорошего вина. Буду рад видеть тебя в любое время. Вскоре мы с Федей снова оборудуем «гостевую избу» для приятных бесед. Там всегда можно будет поговорить. Если хочешь, свое вино приноси. Но сюда меня больше не зови. Не ходок я по дворцам.
— Сука! — изящная ваза со свистом пролетела через необъятность министерского кабинета и с грохотом разбилась о стену, обитую дорогой тканью. — Шлюха, подстилка!
Петр, в тяжелом стеганом халате, надетом поверх ночной рубашки, пунцовый от бешенства, кидался от стены к стене, сметая все на своем пути. С папкой под мышкой, в почтительной позе застыл в углу испуганный Тыну. Наконец министр остановился, с силой ударил кулаком по столешнице и произнес ледяным тоном:
— Есть у нас иные способы повлиять на выбор наследника?
— В регентском совете у Оладьина перевес в один голос, — начал Тыну, сглотнув подступивший к горлу комок. — Макторг после покушения не выходит из дома без сопровождения десятка гвардейцев. Переубедить его не удалось, убить тоже. Упрямый старик. Остальные связаны с Оладьиным политическими или родственными узами. Так что решение предопределено. Совет проголосует за брак с Мартой. Наш единственный шанс заключался в том, что наследник откажется, — это не вернуло бы возможности брака с Ядвигой, но окончательно отвело бы опасность союза со Швецией. Убедить наследника отказаться от брака с Мартой и потребовать помолвки с Ядвигой я и приказал Грете.
— Грета! — снова вскипел Петр. — Кто мог предположить, что наследник влюбится в эту мерзавку по-настоящему? Кто мог подумать, что эта маленькая гадюка захочет повести собственную игру?
— Это не собственная игра, — покачал головой Тыну. — Оладьин — опытный интриган. Предложил Грете чудесную партию. Баронесса Грета фон Штрее — звучит неплохо. Особенно если учесть, что молодожен днями отдаст Богу душу и оставит вдове приличное состояние. Убедил наследника в целесообразности этого брака, объяснив, что тогда он сможет оставить обожаемую любовницу при дворе, а свадьба с ней — по соображениям государственным и династическим — все равно не светит. И завершающий аккорд: убедил Грету напеть наследнику, что на Ядвиге ему жениться никак нельзя, а Марта — идеальная партия. Грета тем скорее согласилась с его доводами, что Ядвига — одна из самых красивых невест Европы, а Марта, уж извините, по всем портретам видно, лицом не вышла. Мы с вами Грету пугали, а они купили. Вы для нее были тираном, а Оладьин пришел как избавитель — вот в чем суть.
— Почему же ты не контролировал ситуацию? — грозно спросил Петр.
— Я делал все, что в моих силах, — склонился Тыну. — Но вы же знаете, во дворец я не вхож. Там ситуацию контролировали вы. А ваша болезнь…
— Хватит, я все знаю, — прервал его Петр. — Достаточно проваляться три дня дома с жаром, чтобы Оладьин сделал свой ход… И какой! Блестящая интрига. Мы можем еще что-либо исправить?
