Он ухватил рукоять обеими руками, покрепче. Заглянул в пустые глаза.
Нет, ведьма. Еще ничего не кончено.
Чувствуя холод в ладонях, он наблюдал, как ее лицо превращается в ледяную маску, по которой змеятся сполохи чернильного света и перетекают в клинок.
Выдернув нож, поднялся на ноги и с минуту стоял над грудой осколков. Потом, не оглядываясь, двинулся прочь, к воротам. Звук шагов был непривычно глухим и мягким. На снежном ковре оставалась длинная цепочка следов.
Шофер топтался у экипажа, похлопывая себя по бокам. Генрих, распахнув дверцу, бросил ему:
- Поехали. 4-й Речной проезд, дом 1.
Ольга сидела, безучастно глядя в окно. Лишь когда Генрих плюхнулся рядом, встрепенулась и воскликнула:
- Ой, снег валит! Ты посмотри!
Но тут же, нахмурившись, замолчала. Обернулась:
- Куда ты уходил? Что с тобой?
Генрих только теперь заметил, что левый рукав его полушубка разодран в клочья. Ведьма все-таки зацепила кнутом. Если бы удар пришелся не вскользь, то руку оторвало бы по локоть.
- Все в порядке, - сказал он. - Я разобрался.
- Что ты с ней сделал? - тихо спросила Ольга. - С баронессой фон Вальдхорн?
- Ее больше нет. Не спрашивай. Остался один, самый последний шаг. Сегодня все закончится. Обещаю.
Локомобиль продирался сквозь белую пелену.
Черный от копоти особняк, присыпанный снегом, напоминал размашистый рисунок углем на ватмане. Чернильная дыра под землей зияла все так же равнодушно и мертво. Жерло вулкана или гигантский сток - Генрих по-прежнему не смог бы ответить, какой образ точнее передает суть дела. Пожалуй, дыра представляла собой и то, и другое сразу. Сначала через нее прошел поток света в прошлое, а потом оттуда изверглась отравленная история.
- Мне пора, - сказал Генрих.
- Я с тобой, - заявила Ольга. - И не вздумай меня опять усыплять. Или как там этот фокус правильно называется.
- Не буду, Оля. Пойдем.
Людей поблизости не было - следственная бригада уже уехала. Видимо, контора решила, что здесь больше ничего не получится наскрести. А может, просто всех бросили на поиски Сельмы. Впрочем, наблюдателя где-то рядом наверняка оставили, так что можно было не сомневаться - скоро сюда сбежится толпа народу. Но Генриха это не особенно волновало. Он был уверен, что помешать ему уже не успеют, и даже не стал активировать амулет, отводящий чужие взгляды.
Он шел к развалинам. Ольга, вцепившись в него, семенила рядом. Снегопад усиливался с каждой минутой.
Генрих не стал подниматься по полуразрушенной лестнице. Вместо этого свернул в обширное помещение, которое прежде было гостиной и располагалось под кабинетом хрониста. В воздухе висел едкий запах гари. Вдоль стен громоздились останки сгоревшей мебели. В разбитые окна роями залетали снежинки и, растерянно покружившись, опускались на обугленный пол.
Генрих остановился посреди комнаты - прямо над центром жерла.
- Что с нами будет? - спросила Ольга.
- Понятия не имею. Но иначе нельзя.
- Ты говорил, что надеешься все исправить. Вернуть все, как было. Значит, я проснусь завтра и даже тебя не вспомню?
Он не ответил. Снаружи послышался шум подъезжающих экипажей.
- Как бы палить не начали, - сказал Генрих. - Стань в простенок, Оля. Пожалуйста.
Ольга, всхлипнув, отошла от него.
Генрих достал свой нож-накопитель. Сжал рукоять.
- Первый подскажет.
Особняк вздрогнул.
- Второй откроет.
Пол превратился в закопченную льдину. Генрих встал на одно колено, примерился для удара.
- Третий поймет.
На улице заорали: 'Фон Рау!' В коридоре загрохотали шаги.
- Четвертый запишет.
Вооруженные люди ворвались в комнату. Клемм из 'двойки' сказал:
- Нож на пол! Руки за голову!
Генрих только вздохнул.
- Огонь! - рявкнул Клемм.
Гром раскатился по сгоревшему дому. Генрих, скосив глаза, наблюдал, как пули вмерзают в воздух. Чернильные сполохи метались в пороховом дыму.
Он поднял нож. Приготовился произнести последнюю фразу, которая заново перезапустит историю. Еще мгновение - и перед ним откроется прошлое.
- Герр фон Рау! Прошу вас, нет!
На пороге стоял имперский посол. Удивившись этому факту, Генрих повернул голову. Посол показал, что безоружен, шагнул вперед и произнес поспешно:
- Уделите мне буквально пару секунд! Это не подвох, даю слово!
Генрих слушал с занесенной рукой.
- Однажды вы спросили меня, почему я не желаю помочь, - говорил имперец. - Я сказал тогда, что боюсь новых осложнений...
Генрих отвернулся.
- Нет-нет, подождите! Дайте договорить! Мир выдержал воздействие Сельмы! Слышите, Генрих? С трудом, но выдержал! Кризис миновал! Да, больной слаб, но имеет шанс на выздоровление! А если начать еще одну операцию, и опять кроить по живому, то шансов уже не будет! Вы всех тут погубите!
Посол умоляюще прижал руки к груди.
- Вы ведь даже точно не знаете, где именно резать! Так и не поняли, почему весь ритуал Сельмы был завязан на чертополох! Я тоже пробовал это выяснить - безуспешно! Генрих, вы ведь ученый! Подумайте - разве можно копаться в прошлом вслепую?
Генрих скрипнул зубами. Он нашел бы, что возразить, но молчал, чтобы не прерывать свой обряд. Имперец понял его без слов:
- Вы можете мне ответить - мир не выздоровеет, пока в нем зияют отверстия. Дыры, раны - называйте их как угодно. И я соглашаюсь - эти раны следует заживить. Заживить, понимаете? Вот что необходимо! А вы собираетесь расковырять их заново!
Подойдя еще на шаг ближе, он продолжал:
- Признайтесь, Генрих, вы ведь сами об этом думали! В глубине души вы осознаете - прежний мир уже не вернуть! Получится только хуже!
Генрих больше не слушал. Рука с ножом онемела, голова наливалась тяжестью. Люди вокруг превратились в размытые силуэты, только снежный квадрат окна с болезненной резкостью выделялся на черном фоне.
Имперец - дипломат до мозга костей, его учили врать убедительно. Но сейчас он, похоже, говорил искренне. Да и трудно поспорить с тем, что копаться в прошлом - затея более чем рискованная. Сельма попробовала - и результат известен.
Раны. Дыры. Отверстия.
Механик, аптекарь, профессор, хронист. Сельма с Генрихом. Прорехи на ткани нового мира. Две из них, правда, уже залатаны - аптекарь и ведьма исчезли, вычеркнуты из жизни. Как быть с остальными?
Решение надо принять сейчас.
'Первый подскажет, второй откроет, третий поймет, четвертый запишет...'
Время вышло.
- Пятый исправит.
Генрих всадил клинок в лед.
Трещины раскинулись во все стороны, как цветочные лепестки. Они удлинялись, изламывались, пытаясь сложиться в неведомый иероглиф, под которым рождался сгусток чернильной лавы.
