Ознакомительная версия.
– Рад вас видеть, господа. Мне даже не по чину теперь сидеть с вами за одним столом.
Колесников изобразил невозмутимость, за маской которой спрятал удивление, а более непосредственный Роммель тут же поинтересовался, почему. Оказавшийся на твердой земле и моментально почувствовавший себя увереннее, Гитлер ухмыльнулся:
– Вы что, не читали наших газет?
– Откуда им тут взяться? – мрачно поинтересовался Колесников. – Тем более, я и так знаю, практически все они пишут ровно то, что им скомандует доктор Геббельс.
– Ну, тогда я вам скажу. Вас, генерал-полковник, называют Новым Наполеоном, а вас, адмирал, не иначе как Королем Атлантики. И американские газетчики их уже дружно перепели. Так что даже стоя рядом я уже ощущаю комплекс неполноценности.
Рассмеявшись, Гитлер пошел дальше, оставив встречающих с открытыми ртами. Геринг тоже хохотнул и тяжело, вперевалочку двинулся за шефом. Пришедший в себя первым Роммель ткнул Колесникова в плечо и быстрым шагом последовал за фюрером. Пришлось спешно присоединяться. А куда деться? Тем более, их присутствие на подписании документа было обязательным.
Сама церемония капитуляции прошла, на взгляд Колесникова, довольно уныло. Возможно, потому, что у него практически не осталось сил. В полностью уцелевшем Тауэре – центр Лондона по личному приказу Гитлера не бомбили и не обстреливали – было сумрачно и холодно. Отопление не работало, электричества тоже не было – подстанции уничтожили еще в первые дни боев. Окна частично заклеили бумагой – ударная волна от взрывов иногда дотягивалась сюда, не щадя хрупкое стекло. Впервые за много лет камины задействовали не для создания уюта, а по прямому назначению. Как оказалось, их мощности было совершенно недостаточно для того, чтобы изгнать сырость и всерьез согреть построенный невесть когда замок. По углам метались отблески огня, создавая гнетущую картину.
Более, чем эта сырость, Колесникову запомнился разве что сэр Уинстон Черчилль. Огромный, медлительный, с опущенными плечами и серым от усталости лицом, он напоминал сейчас воздушный шар, из которого выпустили газ. Не совсем, он вроде бы еще даже сохранил форму, но уже ясно, что ему никогда не взлететь. И взгляд… потухший, иначе не скажешь. Колесников видел когда-то такие глаза у вконец опустившихся наркоманов, тех, которым уже наплевать на все, и на дозу в том числе – сил не осталось. И все же держался он, солдат и политик, неплохо. Во всяком случае, гордо, хотя гордость – понятие относительное, и когда в твой дом уже вошли враги, а ты ничего не можешь сделать, она – последняя линия обороны, отделяющая тебя от отчаяния.
А в остальном все прошло буднично и банально. Невзрачная бумага, подписи… Все! Гитлер повернулся и вышел, он вообще не слишком жаждал общаться с побежденными. Колесников и Роммель, чуть подумав, последовали за ним. Уже на крыльце Колесников придержал Роммеля за локоть:
– Знаешь, Эрвин… Давай-ка по старинке – три дня на разграбление.
– То есть? – Роммель удивленно поднял на него глаза.
– Наши солдаты сражались, гибли, получали ранения… У нас госпитали переполнены, черт возьми. Пускай они привезут с этой дурацкой войны хоть что-то кроме шрамов и кошмаров.
– А, ты об этом… Знаешь, я сам хотел предложить тебе нечто подобное, только думал, ты будешь против.
– Конечно, против, мне не нравится варварство. Но есть такое понятие – необходимость. И надо предусмотреть, чтобы те, кто не сможет принять участие из-за ранений или кого уже отправили в Германию, получили свою долю. Хотя бы в денежном эквиваленте. И знаешь что, отдай этот приказ сейчас, да и я своим то же самое разрешу. Стоит поторопиться. Пока мы здесь власть, а когда закончим – сразу набегут тыловики со своими правилами. И ничего уже не сделаем.
Роммель кивнул, но в этот момент их прервали. Подскочил адъютант Гитлера и сообщил, что тот ждет их завтра утром на аэродроме – сейчас у него не было сил разговаривать, а задерживаться на разрушенных войной островах фюреру не хотелось. Потом, когда здесь все будет чинно и благостно – всенепременно, а сейчас – нет. На пожары и разрушения Гитлер насмотрелся еще в прошлую войну и, хотя без сожаления отдавал жутковатые по сути приказы, удовольствия от созерцания дела рук своих явно не испытывал. Так что переночует, отдохнет – и назад, в Берлин. На разгребание проблем есть высокопоставленные исполнители вроде Лютьенса с Роммелем. Их можно похлопать по плечу, дать красивые ордена, награды, огромные по человеческим меркам, но мелочь с точки зрения державы, назвать королями, и… везите, лошадки.
Гитлер улетал ранним утром, когда ветром только-только сдуло густой лондонский туман. Улетал в одиночестве – Геринг оставался, Колесников предложил ему осмотреть британские авиационные заводы, доставшиеся победителям не слишком пострадавшими. Напоследок Гитлер не сказал ничего нового, разве что отдал Лютьенсу приказ приступать к разработке операции по блокаде русских портов, и тем самым подписал себе приговор.
Спустя полчаса после взлета «Кондор» был атакован невесть откуда взявшимся одиночным «харрикейном», внезапно вынырнувшим из-за туч. Проскочив мимо не ожидавших нападения тяжелых «сто десятых», он в считанные секунды изрешетил пилотскую кабину лайнера и, свечой уйдя вверх, скрылся в облаках. Погоня за ним не увенчалась успехом, а «Кондор», потеряв управление, рухнул в воды Ла-Манша. Спастись не удалось никому.
Вот и все, процесс пошел. То, что в ту историю не удалось сделать многочисленным группам заговорщиков, оказалось вполне реально для одиночки. Заговоры имеют свойство вскрываться, но когда работает человек, знающий, что чем больше участников – тем больше вероятность провала, и видевший, как можно решать проблемы даже с самыми крутыми оппонентами (в девяностых насмотрелся), то все меняется. Нужен один доверенный исполнитель – и все. Колесников и вовсе предпочел бы снайпера, благо здесь против таковых еще и не пытались толком защищаться – не принято было решать вопросы таким грубым способом. Увы, во-первых, не стоило подавать дурной пример остальным, а во-вторых, доверенного снайпера у него не имелось. А вот доверенный пилот-ас был, имелось несколько десятков вполне целых трофейных истребителей, которые немецкие пилоты активно осваивали, а главное, такой почерк был характерен для британских спецслужб, уже засветившихся недавно в истории с самим Лютьенсом. Так что выбор был сделан, и результат вышел в точности такой, какой и требовался.
Получив от Курта (к политике тот относился индифферентно, но согласился, что генеральские погоны на плечах и принадлежность к верхнему эшелону власти Германии являются хорошим аргументом для того, чтобы один раз хорошенько рискнуть) сигнал, Колесников начал действовать незамедлительно. По тревоге был поднят разросшийся уже до десяти тысяч человек корпус морской пехоты, включая батальон, который буквально неделю назад отбыл в Берлин для участия в параде. В море вышли все боеспособные корабли – там, случись нужда, их огневая мощь окажется куда более веским аргументом, чем у причалов, в зоне досягаемости сухопутных частей. К моменту, когда информация о гибели «Кондора» вместе со всеми пассажирами ушла на континент, адмирал уже предупредил Роммеля, чтобы тот поднимал своих людей и готовил самые надежные части к посадке на корабли. Ну и Геринг, после минутного замешательства сообразивший, что хоть он и официальный преемник фюрера, но это еще придется доказывать целой куче желающих поцарствовать, начал действовать неожиданно быстро. За маской неповоротливого сибарита, не видящего дальше собственного носа, скрывался хладнокровный и безжалостный боец, хорошо знающий, что проигравшие в таком деле плохо кончают. А люфтваффе – это не только летчики и самолеты, но и многочисленные наземные части, неплохо обученные и вооруженные.
Ознакомительная версия.
