Сергеев — младший кивнул, и побежал вооружаться. А путешественники во времени по очереди переоделись за перегородкой в одежду XIX века, и стали готовиться к открытию портала.
Антон сел за пульт, в воздухе появилось изумрудное кольцо. Словом, все было как обычно. Необычным была лишь делегация, которая встречала их на полянке — князь Одоевский и граф Бенкендорф, и та озабоченность, которая была на их лицах.
Впрочем, они немного успокоились, увидев царя. Николай же хмуро посмотрел на встречавших, и зло бросил главе III — го отделения, — что же у вас такое происходит, граф, среди бела дня в моей столице пропадают люди…
Потом Николай повернулся, и помахал на прощание рукой Антону и Денису. Портал закрылся. На полянке наступила напряженная тишина…
Добрый вечер, господа!
Через полчаса Сергеева и Соколова доставили в кабинет начальника петербургской полиции. Генерал — майор Кокошкин внешне выглядел браво — "слуга царю — отец солдатам". Его не назовешь паркетным генералом — 17–летним портупей — прапорщиком Преображенского полка, он участвовал в Бородинском сражении, потом сражался с французами при Лютцене, Бауцене, Кульме, Лейпциге, в 1814 году вошел в Париж. После войны он стал делать карьеру на штабной работе и в придворных кругах. В 1830 году Николай I назначил Кокошкина столичным полицмейстером.
На этой должности Сергей Александрович развернулся. Пользуясь правом ежедневного личного доклада императору, он активно интриговал против своих соперников, продвигал на нужные посты нужных ему людей. Не гнушался он и откровенными взятками.
Полицмейстер отчаянно соперничал с генералом Бенкендорфом и, казалось бы всесильным III — м отделением СЕИВ канцелярии. И, скажем прямо, в этом деле он преуспел. Дело доходило до того, что полицейские шпики следили… за агентами III — го отделения. Управляющий отделением Максим Яковлевич фон Фок жаловался Бенкендорфу: "Полиция отдала приказание следить за моими действиями и за действиями органов надзора. Полицейские чиновники, переодетые во фраки, бродят вокруг маленького дома занимаемого мною, и наблюдают за теми, кто ко мне приходит… Ко всему этому следует прибавить, что они составляют и ежедневно предоставляют военному губернатору рапортички о том, что делают и говорят некоторые из моих агентов".
Зная от Шумилина все это, Сергеев не удивился тому, что Кокошкин пошел напролом, и не остановился перед тем, чтобы пойти на открытую конфронтацию с графом Бенкендорфом. Только вот зачем все это ему было нужно?
— Здравствуйте, господа, — обратился к ним полицмейстер, — с вами, ротмистр, я уже имел честь быть знакомым. Я думаю, что вы скоро нам покинете, и отправитесь к месту вашей службы. А вот с вами, — Кокошкин прищурившись посмотрел на Виктора, — мы, наверное, расстанемся не скоро. Мы будем беседовать. Причем, долго, с чувством, с толком, и с расстановкой.
— Ваше превосходительство, — начал было Соколов, — у меня при себе был документ, подписанный графом Бенкендорфом…
— Документ? — притворно удивился Кокошкин, — Был? А кто его видел? Впрочем, — ухмыльнулся полицмейстер, — мы еще встретимся с Александром Христофоровичем, и поговорим с ним о господине, который назвал себя отставным майором Сергеевым… Кстати, господин Сергеев, в каком полку вы служили?
Виктор хотел было сказать — в Селенгинском пехотным, но передумал, потому что хитрый шеф столичной полиции мог отправить своих агентов найти в Петербурге кого‑нибудь из офицеров этого полка, благо сам полк в это время базировался в европейской части России, и предложить им опознать своего, якобы, сослуживца. Поэтому он решил пойти, как говорят уголовники, "в несознанку", и не отвечать на вопросы вообще. Он надеялся на то, что пока Кокошкин будет собирать на него улики, из будущего вернется император Николай, и всех построит по ранжиру.
Виктор промолчал. Кокошкин, позвонил колокольчик, и сказал вошедшему в кабинет полицейскому чину, — Проводи, братец, господина ротмистра в соседнюю комнату. А я побеседую с глазу на глаз с человеком, именующим себя отставным майором Сергеевым…
Оставшись с Виктором вдвоем в кабинете, Кокошкин помолчал с минуту, потом предложил своему собеседнику присесть на жесткий казенный стул, а сам, взяв со стола пачку каких‑то бумаг, и перебирая их, стал медленно расхаживать по кабинету.
— Итак, кто же вы, господин Сергеев? — начал допрос Кокошкин, — и откуда вы прибыли в Санкт — Петербург? — Не дождавшись ответа, он продолжил. — Я навел справки — ни через одну из городских застав в течении последних двух недель в столицу империи не въезжал человек с вашими именем и фамилией.
Виктор усмехнулся. Конечно, откуда у него могла быть подорожная? Не Антоха же ее ему выдал, отправляя в прошлое. Но препираться с Кокошкиным не стал. Пусть расскажет еще что‑нибудь интересное…
А полицмейстер, начавший закипать, видя нежелание Сергеева отвечать на его вопросы, повысил голос. — Что вы молчите?! Не желаете отвечать на мои вопросы?! Хорошо, тогда я вас возьму под стражу, и у вас появится время подумать — стоит ли запираться!
Кокошкин снова позвонил в колокольчик, и когда дежуривший в его приемной полицейский чин вошел в кабинет он, указав на Сергеева, приказал, — Этого господина поместить в отдельное помещение и не спускать с него глаз. На его вопросы не отвечать, бумагу и перо с чернильницей не давать. Если он захочет что‑то сказать мне, сообщить об этом немедленно!
Виктора повели по длинному коридору. В конце его находилась небольшая комната, обставленная очень скромно. Стол, на котором стоял медный кувшин и оловянная кружка, два стула, диван, застеленный шерстяным одеялом, подушка. На окне стальная решетка, на прочной дубовой двери — крепкий засов снаружи. — Еду вам будут приносить сюда, — сказал сопровождающий Сергеева полицейский, — если вы захотите выйти по нужде — постучите в дверь. Надеюсь, что вы будете вести себя благоразумно, — добавил он.
Дверь захлопнулась, лязгнул засов. Виктор прилег на диван, и задумался. Похоже, что господин Кокошкин решил поинтриговать против графа Бенкендорфа. И оружием, направленным против Александра Христофоровича, должен стать он, Виктор Иванович Сергеев, 1955 года рождения, гражданин Российской Федерации и пенсионер МО. Фантасмагория какая‑то! Ну, что ж будем поглядеть.
Мысли в голове у него стали путаться, и он, сам не заметил, как заснул. И проспал до самого утра. Разбудил его лязг засова. Вошел полицейский с подносом в руках. Он принес завтрак — тарелку с пшенной кашей, правда, заправленной постным маслом, два толстых ломтя хлеба, и стакан крепкого чая, а к нему ломоть белого хлеба.
