Я усмехаюсь. Гвардейские гусары… «Уланы с пестрыми значками, драгуны с конскими хвостами…» Сейчас, «любимый братец», я тебе покажу нечто, что поставит точку в лихих кавалерийских атаках развернутым строем:
— Любезный брат мой, прошу вас представить, что вон тот ряд мишеней — гвардейский гусарский полк, ну, к примеру, вашей бабушки Виктории. Сколько солдат вам потребуется, чтобы остановить их натиск?
— Два эскадрона моих «черных» гусар! — не раздумывая, реагирует Вильгельм.
— Прелестно, — моя улыбка становится еще слаще. — Федор Эдуардович, прошу вас дать команду на отражение атаки развернутого строя кавалерийского полка.
Келлер кивает, затем поворачивается и выкрикивает отрывистые команды. Повинуясь им, от строя взводов отделяются пять расчетов — группки по четыре человека каждый. Одни несут разлапистые треноги пулеметов, другие — жестяные коробки с патронными лентами. Два расчета мчатся на фланги, остальные — распределяются по фронту. Вот они добегают до известного рубежа, командиры расчетов взмахивают руками. Все дружно, точно подрубленные, валятся на землю. Мелькают из-под локтей малые саперные лопаты, еще одно Димкино подарение. Расчеты в хорошем темпе отрывают окопы для стрельбы из пулемета лежа. Готово.
Келлер взмахивает рукой. Понеслась! Грохот пяти крупнокалиберных пулеметов оглушает. Кажется, что дрожит земля, началось землетрясение, извержение вулкана. Порох в патронах бездымный, поэтому ничто не мешает, побледневшему и стиснувшему кулаки Вильгельму, наблюдать за превращением нескольких шеренг мишеней в труху. Наконец Вилли поворачивается ко мне:
— Это впечатляет, брат. Но ваши мишени неподвижны. Если бы они двигались…
— Ничего бы не изменилось, братец, ровным счетом ничего. Пулемет, в отличие от картечницы, легко переносит огонь, как по фронту, так и в глубину. Двести патронов — одну питательную ленту, он выстреливает меньше чем за полминуты. Четыреста патронов в минуту, пять пулеметов — две тысячи выстрелов в минуту. Пусть половина промахнется, хотя промахнуться по такой крупной мишени, как всадник — это нужно постараться. Тысяча убитых в минуту, в две — полк британских гусар прекращает свое существование.
Вильгельм раздавлен и уничтожен. Не надо быть военным гением, чтобы понять: полк британских гусар ничем не отличается от полка гусар прусских. Но как всякий военачальник, он еще пытается сопротивляться:
— Конница — это понятно. Но пехота может залечь, начнет стрелять… Ваши пулеметы…
— Брат, поверьте: пулеметы просто не дадут вашим пехотинцам поднять головы. Стрелять? Даже из магазинных винтовок — бессмысленно.
Будущий кайзер уже безропотно проглатывает «магазинные винтовки» и заворожено впивается глазами в пулеметы. Он невольно делает шажок вперед:
— Позвольте мне попробовать, брат мой. Я прошу вас…
В его голосе молящие интонации ребенка, увидевшего волшебную игрушку. Не будем расстраивать дитя. Широким жестом я пропускаю его вперед:
— Прошу!..
…Мы возвращаемся в Кремль. Вильгельм потрясен. Оказывается, совсем недавно в его любимом гвардейском гусарском полку прошли испытания картечниц Норденфельда. Пруссаки столкнулись с общей проблемой механических картечниц: сложность наведения по фронту. Увиденное на Ходынском поле перевернуло его представления об автоматическом оружии, и теперь «однорукий рыцарь» ждет только возможности лично переговорить с Herr Rukawischnikov на предмет заключения контракта о поставке der maschiniengever (не менее десяти экземпляров!) на испытания в армию II Рейха. Сообщение же о том, что каждый экземпляр стоит две с половиной тысячи рублей, Вильгельм проглатывает, не моргнув глазом. Если Димыч сумеет организовать ему «скидку», то у нашего нижегородца появится еще один большой друг — будущий Германский император!
Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)
Следующий день остался в ее памяти сплошным бесконечным торжеством, бесконечным балом и фейерверком. И из всего этого, словно вспышки в темноте, выделялись главные вехи…
…Утром ее посетили императрица Мария Федоровна и Дона. Они внимательно оглядели ее свадебный наряд, прическу, украшения… Императрица впервые назвала ее «дочерью», а Дона пожелала «любезной сестре» самого большого счастья…
…Вот они с Ники едут по улицам древней русской столицы. Толпы людей забрасывают их цветами, нарядные дети бегут к ним, протягивая букетики…
…Гремит церковный хор, ярко пылают свечи. Митрополит московский протягивает ей изукрашенную золотом и драгоценными камнями икону…
…Под звон колоколов, от которых точно содрогаются земля и небо, они выходят из собора. В небо взлетают мириады белых голубей. Бухает артиллерийский салют, kazak’и выхватывают шашки. Солнце сверкает на обнаженных клинках, и в небо, заглушая звон колоколов и грохот орудий, несется страшный и грозный военный клич. Неожиданно Ники слегка кивает, и ее, взвизгнувшую от восторга и сладкого ужаса, подхватывают на руки, усаживают на скрещенные клинки, поднимают над пестрой толпой и несут на вытянутых руках к карете…
…У дворца их встречает императорская чета. Русский император, щекоча бородой, целует ее. Императрица обнимает и называет «моя новая маленькая дочка»…
…Бал в Кремлевском дворце. Несется волнами музыка огромного оркестра, они с Ники кружатся в танце, и паркетный пол отражает ее белое подвенечное платье. Вот вальс окончен, тут же начинается галоп. Рядом вырастает русский император Александр III. Изящно склонившись в поклоне, он приглашает ее и увлекает в новый вихрь огненного танца. А мазурку с ней танцует замечательный старик — московский генерал-губернатор Долгоруков. Несмотря на свой преклонный возраст, он лихо ведет ее по залу…
…Ники и Вильгельм стоят, обнявшись, и что-то весело обсуждают. На мгновение она испытывает укол ревности. Внезапно Ники замечает, что к ней направляется Сергей Александрович. Он уже собирается пригласить ее на очередной танец, как вдруг рядом с ней возникают двое kazak’ов:
— Матушка, извольте, вас государь к себе приглашают…
Она видит, как Ники решительно шагает к ней. Он буквально отодвигает в сторону великого князя Сергея, подхватывает ее под локоть:
— Душа моя, постарайся держаться от этого… — он запинается, подбирая слово, — от этого господина…
Она в очередной раз поражается: как странно Ники ведет себя со своим несчастным дядей. Конечно, его шалости с адъютантом неприятны, но ведь многие… даже ее брат, которого Ники ничуть не чурается…
