что тебя поразило тогда больше всего? Я не имею ввиду само путешествие и мой родной город.
Серьёзно задумавшийся Орестус, шёпотом "посовещавшись" сам с собою, придя к однозначному выводу возбуждённо выпалил:
–Больше всего меня сначала поразило, это когда бабушка и дедушка начали нас, и Анну, и меня, и Софью, и Агафью…, Саша тогда ещё не родился, хотя живот уже у мамы… Они, эти совсем для меня на тот момент "чужие, незнакомые старики", вдруг стали нас так обнимать, тискать, целовать… Бабушка так расплакалась навзрыд… Вы все её еле-еле успокоили.
Согласно покивавший улыбающийся отец уточнил:
–Ты тогда понял, что такое Любовь Родных по Плоти. А потом когда ты привык, понял что они тебе родные бабушка и дедушка, для тебя не были удивительными их слёзы при нашем с ними расставании. А вот скажи мне, сын мой, как они относились к твоей маме, ты заметил это?
Вытаращивший глаза, еле выталкивающий слова из разума ошарашенного новым открытием, мальчик проговорил:
–Они к моей маме относились лучше, нежнее и заботливее чем к тебе…, а ведь ты их сын!, а она для них в общем-то "чужая"… Ну на самом деле? – вопросительно посмотрел он на "согласно"-иронично закивавшего Тихвика.
––
–Это потому, сынок, что твоя мама – она часть меня, причём лучшая моя часть. Потому что только она могла подарить мне тебя и твоих братьев и сестёр. Я это увидел тогда, когда первый раз встретился с ней. Мы с моим отцом, твоим дедушкой пришли на рынок по своим делам. Надо было приобрести кое-что для нашей семейной кузницы… – Гермоген тяжело вздохнул подавляя нахлынувшие воспоминания, – я не помню уже, почему мы проходили мимо того места на рынке, где продают рабов. Обычно отец всегда старался миновать, обойти его. Ему как христианину неприятно было это место. Твою мать как раз вывели на помост… Да-да, Орестус, твоя мама была рабыней! – ободряюще улыбнулся, совсем "оглоушенному" падающими на его голову откровениями, сыну отец, – она было покорно собиралась снять с себя одежду, как наши взгляды встретились. До сих пор помню какой презрительной гримасой перекосилось её лицо. А мне…, мне вдруг стало так стыдно и за неё и за себя, что я быстро опустил голову. И тут же услышал крики. Твоя мама яростно сопротивлялась продавцу отказываясь раздеваться. Он начал её избивать. Потенциальные покупатели недовольно загудели, действительно, кому нужна рабыня со таким строптивым характером. Я подёргал отца за рукав и сказал ему, отец, я уже имею право на часть наследства и всегда старательно исполнял и свой сыновний долг, и обязанности твоего подмастерья, прошу тебя, купи её, я не хочу чтобы её били. Отец поднял моё опущенное к земле лицо за подбородок, недолго пристально посмотрел мне в глаза и ни слова не говоря стал протискиваться к помосту. Продавец заломил дорого, понятное дело, молоденькая девственница, да ещё и необычной, редкой народности. У нашей семьи не было таких денег, отцу пришлось собирать их по всем друзьям и родственникам. Моя мама, твоя бабушка, встретила её очень осторожно. Мне тогда даже показалось, что враждебно. Да и неудивительно, пришлось так потрудиться потом, чтобы рассчитаться с долгами. Твоя мама долгое время не понимала зачем она у нас, она тогда ничего своими руками делать не умела. Я имею в виду то, что она умеет сейчас. Твоя бабушка научила её всему, а позднее твоя мама "отблагодарила" её тем, что научила меня стрелять из лука и биться на мечах… – улыбнувшись на восхищённые возгласы Тихвика и Орестуса, – ну ничего себе!, она это умеет! – подтвердил кивнув, – да, ребята, матушка Дария, выросла в степи, где-то далеко на север от нашего города, в бродячем кочевом разбойном племени. И тогда, когда пришла в нашу семью, только это и умела…
––
–Она попыталась убежать в первую же ночь… – осуждающе покачал головой Гермоген, ей даже до стен города не удалось добраться. Её схватил ночной патруль города. Она отчаянно и храбро сопротивлялась, ранила одного из солдат, за что они её очень сильно избили. Мы с отцом принесли её домой чуть живую. Пришлось тогда заплатить еще и стражникам за "беспокойство", нарушение принадлежащим нам рабом правопорядка. Глупенькая она тогда была ещё, не понимала, что это рабовладельческое общество веками отрабатывало методы борьбы с непокорными рабами… Эта ночь надломила её. После выздоровления, тихая и покорная она стала помогать моей матери и постепенно многому быстро у неё научилась. А потом мой отец подарил ей свободу. Она спросила его, когда в городской чиновник оформлял всё это дело, что происходит? Тот в ответ переадресовал её вопрос ко мне и сказал, что поскольку она куплена на мои деньги и это моё волеизъявление, то и спрашивать, что происходит надо не его, а меня. Она пришла и спросила. Я ей честно ответил, что не хочу чтобы моя жена была рабыней. Надо было видеть её лицо в этот момент. Все эмоции какие только может выразить женское личико пронеслись по нему практически одновременно! Потом она рассмеявшись так, как-то холодно и зло, сказала, так тебе значит захотелось просто поиметь "необычную дикую кобылу", "домашний городской скот" тебя не устраивает?, не вопрос!, и стала лихорадочно рвать с себя одежду. Я схватил её за руки и еле справился, не дал ей "растерзать" себя, сказал глядя ей прямо в глаза, что мне нужна Жена, а не Наложница. Она плюнула мне под ноги и ушла… В свою комнату…
––
–Ей некуда было идти в этом городе, всем и всему чужой. Где-то через месяц мы снова начали понемногу разговаривать, через год она спросила меня, если она свободна, может ли она уйти куда захочет? Я ответил ей, что несомненно. Тогда она сказала, что хочет уехать к себе домой, но кто-то должен сопроводить ее до края Дикой Степи, до пограничных постов. Я сказал, что я это сделаю. Мы купили двух лошадей, попрощались с родителями и поехали. Когда мы миновали последний пограничный пост, который и сейчас недалеко от нашего города, она сказала мне, что дальше она сама. Я ответил ей, хорошо мол и повернул своего коня. Она сказала мне, что ей нужны обе лошади, так как путь далёкий и один конь не выдержит его. Пожав плечами я спешился, забрав свою седельную сумку, перекинув её через плечо, посмотрел на неё. Твоя мама снисходительно-насмешливо усмехнулась, развернулась и залихватски гикнув умчалась за горизонт… Я услышал конский топот уже перед закатом когда
