— Мистер президент, — сказал госсекретарь, — от самого Гранта практически нет вестей…
— То есть как это — нет вестей? — взорвался Бирчард Хейс. — Он что, не доплыл до Константинополя? В тюрьме у русских? Куплен ими? И почему я узнаю об этом лишь сейчас?
— Мистер президент, все в порядке, — испуганный госсекретарь начал успокаивать своего шефа, — президент Грант добрался туда без приключений, русские радушно приняли нашу делегацию. Мне постоянно докладывает Джон Фостер, которого мы специально для этого отозвали из Мексики, где он был послом, и отправили с генералом Грантом в Константинополь. Джон пишет, что переговоры проходят ежедневно на самом высоком уровне.
— На самом высоком уровне, говорите? — язвительно откликнулся президент. — Так почему же тогда у немцев все получилось, а у Гранта и вашего Фостера переговоры все проходят на этом самом «высоком уровне», а до сих пор они ни до чего так и не договорились? За целый месяц! Есть хоть одна, хоть самая маленькая договоренность? Хоть какое-нибудь соглашение?
Уильям Эвертс вытер взмокший лоб платком.
— Фостер пишет, что все застопорилось из-за убийства русского императора Александра Второго. Но вот-вот будет готов договор между этими югороссами и САСШ.
Президент Хейс был в ярости:
— Однако тугодумным немцам это покушение не помешало договориться с русскими, а Гранту, значит, помешало? И о чем же будет этот договор?
— Не знаю, — растерянно проблеял госсекретарь Эвертс, — об этом Фостер мне не докладывал.
— А о чем же он вам тогда докладывал? — раздраженно проворчал президент Хейс.
— О том, что Грант выразил сожаление по поводу убийства их императора американцами… — не задумываясь, ответил госсекретарь Эвертс, чем вызвал небольшой катаклизм в пределах Овального кабинета. Таких вспышек страсти тут больше не будет еще больше ста двадцати лет — до времен великой и обаятельной Моники Левински.
— Что?! Русский император убит американцами?! — В госсекретаря полетел сначала сломанный пополам карандаш, потом массивное пресс-папье. — Почему вы говорите об этом как о каком-то незначащем эпизоде? В конце концов, почему это не было доложено мне немедленно?! Вы идиот, Эвертс, и это не оскорбление, это диагноз.
— Не посчитал это столь уж важным, — ответил госсекретарь, подбирая с ковра обломки злосчастного карандаша и пресс-папье, от которого он с неожиданной для себя ловкостью сумел увернуться. — Ведь они действовали не от имени нашего правительства…
— Час от часу не легче, — проворчал президент Хейс. — А что слышно от адмирала Семмса? Мы надеялись, что именно он сможет наладить контакт с адмиралом Ларионовым — все-таки они оба моряки.
— Мистер президент, адмирал Семмс уехал обратно в Америку по состоянию здоровья, — испуганно проблеял госсекретарь, ожидая очередной вспышки президентского гнева.
И он не ошибся. Хейс встал, подошел к Эвертсу и вдруг по-бабьи истерично заорал, брызгая слюной:
— Эвертс, что у вас за бардак в госдепартаменте? Телеграфный кабель между Америкой и Европой проложен почти двадцать лет назад, а вы не можете даже разузнать, что там происходит? Про то, что их императора убили американцы, я узнаю только сейчас! Кто его убил?
— Некто полковник Бишоп и его люди, — ответил Эвертс.
— Не знаю такого, — отрезал Хейс. — Эвертс, немедленно свяжитесь с генеральным прокурором Девенсом и министром внутренних дел, как его там…
— Шурц, — подсказал госсекретарь.
— Точно, Шурц, — кивнул президент. — Пусть арестуют всех людей этого Бишопа, которые еще находятся в САСШ, а вы предложите их выдать русским.
— Господин президент, — ответил госсекретарь Эвертс, — как только я получил сведения об этом Бишопе, я сразу же поговорил и с генеральным прокурором и с министром внутренних дел. Дело в том, что вся банда Бишопа в полном составе выехала вместе с ним в Болгарию, где и была арестована русскими сразу после покушения. Так что арестовывать некого, а раз ни империя, ни Югороссия нам ничего не предъявили, значит, мы тут как бы ни при чем…
— Так уж совсем и ни при чем? — резко откликнулся Хейс. — Россия поддержала нас во время Гражданской войны, а мы в ответ подложили им такую свинью. Русского императора убили американцы. Сейчас русские помнят только это. В их глазах мы грязные неотесанные янки, которые за добро платят злом. Так что придумайте что-нибудь, чем можно будет перебить такое грязное паблисити! А то там, в Константинополе, непонятно что творится! И зачем Семмс будет возвращаться, если там есть о чем говорить? — президент Хейс остановился посреди кабинета и нацелил в своего госсекретаря скрюченный палец: — A-а, я, кажется, все понял! Похоже, ваш Грант опять злоупотребляет алкоголем, вместо того чтобы заниматься тем делом, для которого мы его туда послали! Да, и ваш хваленый Фостер тоже вместе с ним! Алкоголь — это причина всех бед! Алкоголь — погибель Америки! Алкоголь — вестник Антихриста!
«Да, — уныло подумал Эвертс, — Бабушка Хейс во всей своей красе. Сейчас будет двухчасовая лекция на тему о вреде алкоголя и о необходимости перехода к сухому закону».
Но через пару минут Хейс вдруг резко сменил тему:
— Кто у нас сейчас послом в Петербурге?
— Джордж Бокер, мистер президент, — ответил госсекретарь.
— А, этот поэтишка… — Президент утомленно опустился в свое кресло. — Я же вам велел найти нового посла. Терпеть не могу этого эстета.
— Мистер президент, — ответил госсекретарь Эвертс, — старый император, Александр Второй, просил нас его не трогать — у него с Бокером были очень хорошие отношения. Да и новый император за него вступился, еще будучи наследником престола.
— Ладно, — махнул рукой президент Хейс, — пусть этот Бокер лично отправится в Константинополь и попробует хоть о чем-нибудь договориться с этими югороссами. Похоже, что это наш единственный шанс. Заодно пусть посмотрит, чем там занимается Грант, и какой такой договор они там вот-вот подпишут. И если там еще конь не валялся, пусть он гонит их поганой метлой от моего имени! Все, Эвертс, убирайтесь с глаз моих долой и начинайте действовать! И дайте сюда это дурацкое пресс-папье.
27 (15) августа 1877 года. Испания, Кадис
Капитан Джордж Таунди Фулдэм
…Все как всегда:
— Сеньор Фульям, где деньги за квартиру? И за ваших людей?
Я достал из кармана несколько серебряных монет и отдал их дородной и усатой сеньоре Перес. Та смахнула их в карман передника толстыми сальными пальцами, с презрением взглянула на меня и ушла. А я со вздохом пересчитал остаток наличных капиталов.
