В Зеркальном зале в окружении придворных сидел Людовик XIV. На нем был свадебный камзол, чуть ли не сплошь покрытый алмазами и изумрудами. Таким же изобилием драгоценностей сверкали наряды придворных дам и кавалеров.
Кресло Людовика размещалось на возвышении, вокруг которого сидели и стояли все его дети. Неподалеку расположился и Фацио де Дюйе, серьезный и встревоженный.
– Когда это начнется? Долго нам еще ждать? – спросил Людовик де Дюйе, переводя взгляд с окон Зеркального зала, смотрящих в сторону Лондона, на маленькое зеркало перед собой.
– С минуты на минуту, ваше величество. Но я должен предупредить вас, что расстояние между Версалем и Лондоном значительное, поэтому мы мало что сможем увидеть, а в худшем случае не увидим вообще ничего.
Людовик угрожающе нахмурился. Настал момент истины! Франция должна наконец-то понять и снова полюбить свое Солнце.
Вздох изумления пробежал по сверкающей великолепием толпе вельмож и придворных и превратился в волну аплодисментов.
– Что происходит? – спросил Людовик.
– Небо, сир, – ответил Фацио, – вы видите, что с ним творится? Я был не прав, отсюда отлично видно.
Людовик сквозь огромные окна Зеркального зала посмотрел на черное ночное небо.
– Я ничего не вижу, – закричал он.
Но остальные видели, поскольку волна пораженных возгласов усилилась.
«Ты не можешь этого видеть, потому что не вижу я, – послышался голос ангела. – Вернее, вижу, но иным зрением, тебе недоступным. Ты же знаешь, я могу оживлять и преобразовывать только те зрительные образы, которые хранятся в твоей памяти. Этой картины в твоей памяти нет».
– Покажи любой ценой, – раздраженно закричал Людовик.
«Как вам будет угодно, ваше величество. Смотрите зеркало. Коль ваше величество настаивает…»
Небо вдруг изменилось. Но не вид его – словно оно стало другим на вкус или на ощупь. Король почувствовал нечто ужасное, он осязал огромную дыру в небе и сквозь нее – взгляд призрака.
– Остановись! Остановись! – с трудом выдавил король. Бездна вновь превратилась в обычное оконное стекло, в котором отражалось обычное небо.
– Сир, что с вами? – тут же со всех сторон раздались голоса.
– Ничего! – закричал король и усилием воли заставил себя расслабиться. «Веди себя как король. Будь королем! – уговаривал себя Людовик. – Подари своим подданным самое великолепное из тех зрелищ, коими ты баловал их на протяжении всего своего правления. Пусть это будет кульминационным моментом всей твоей жизни».
Он успокоился и обратил внимание, что в его волшебном зеркале появилось нечто новое.
Вечерний Лондон, на который уже легли тени величественных соборов, омыл поток света.
Людовик радостно вскрикнул, его восторг был подхвачен громом аплодисментов остальных зрителей.
– Что? Что это? Что происходит? – не мог понять Людовик.
– Это комета показалась над горизонтом, ваше величество. Картина очень живописная, комета, будто молния, озарила все небо.
«Я действительно ничего не вижу, – подумал про себя Людовик. – Я совершенно ослеп».
«По мере своих сил я помогаю тебе, – успокоил его ангел. – Последнее время я постоянно помогал тебе быть королем».
– Последнее время? – прошептал Людовик, и страх охватил его.
«Когда комета упадет на Лондон, я вынужден буду на время покинуть тебя».
– Почему? – вслух спросил король.
«Когда ты бросаешь в пруд камешек, кругами по воде расходится рябь. Рябь, которую произведет падение кометы, плохо сказывается на ангелах моей природы, мы тяжело заболеваем. Сейчас я остался с тобой для того, чтобы ты смог увидеть свой триумф. Меня сотворили, чтобы служить тебе, великий король. И мне доставляет радость видеть твое торжество».
Секунду Людовик переваривал слова ангела, затем снова обратился к Лондону. Город затопило белым светом, все было белым. Гладь Темзы, сверкая, отливала серебром.
– Ты уйдешь, и я снова ослепну? – спросил Людовик.
«Ты же знаешь, что ослеп во время пожара на барже. Но ты не потерял своего лица. Ты вел себя достойно. Ты был и остался королем».
– Да, я король, – уверовал Людовик и позволил себе удовлетворенно улыбнуться.
Неожиданно Лондон погрузился во мрак.
«Я немного приглушил свет, чтобы он не слепил тебя невыносимой яркостью. Сейчас ты снова увидишь Лондон», – пояснил ангел. Людовик открыл рот, чтобы спросить, что означает эта темнота, но в это мгновение Лондон омыла новая волна света. Над городом появился огромный огненный шар величиной в полнеба. Фацио не рассчитал! Но не успел Людовик так подумать, как Лондон исчез. На секунду он ощутил порыв огня и ветра, а потом все исчезло, осталась лишь серебристая поверхность зеркала.
«Прощай, мой король», – услышал Людовик, и сразу же мир погрузился во мрак. Он слышал, как вскрикнул Фацио, почувствовал прикосновение чьих-то рук к своему телу.
– У него раны! – крикнул кто-то. – О боже, он истекает кровью!
Но Людовика это больше не волновало. Он почувствовал тяжесть, будто его засыпало землей, и он погружается все глубже и глубже. И снова ему было десять лет, он обнимал маленького Филиппа и успокаивал его, твердя, что все будет хорошо.
– Правда, будет? – недоверчиво спрашивал Филипп.
– Конечно. Ведь Господь любит нас. И с тобой ничего плохого не случится, потому что я люблю тебя. Потому что ты – мой брат, а я – всемогущий король.
Он видел, какими печальными глазами посмотрел на него Филипп, и произнес в ответ дрожащим голосом:
– И я люблю тебя, Луи, поэтому не хочу, чтобы ты был королем.
Он понял смысл слов Филиппа и улыбнулся, отдавшись на волю сна, он так давно не знал покоя, так давно к нему стремился.
Не прошло и четверти часа, как начался дождь, но вместо капель на землю падали пылающие камни. Перепуганные придворные воспрянули было и начали аплодировать. Но когда все девять окон Зеркального зала задрожали и зазвенели бьющимся стеклом, все вмиг затихли.
Адриана не видела пылающего неба, она лежала на постели из листьев, тело тряслось в лихорадке. Креси и пожилая крестьянка пытались унять огонь, сжигающий изнутри ее тело.
– Я никогда не думал… – простонал Стирлинг. Черная колонна приобрела форму гриба и продолжала расти, закрывая собой небо.
В лицо Бену ударил порыв ветра. Гребное колесо жалобно заскрипело, когда на него посыпались сверху осколки небес.
– Смотрите! – закричала Василиса, показывая рукой в сторону моря.
Бен увидел, как у самого горизонта вздымалась волна. Она была таких чудовищных размеров, какие невозможно представить. Матросы завопили, указывая в противоположные стороны, – там рождались такие же огромные волны.
– Теперь ты понял, жалкое подобие человека, что натворил? – спросил у Стирлинга Ньютон.
Стирлинг судорожно завертел головой.
– Я… да как я… – Он не мог вымолвить ни единого вразумительного слова.
Но их никто и не услышал бы: все поглотил ужасающий грохот. Казалось, за пятьдесят миль от них одновременно выстрелили тысячи пушек. Бену же почудилось, будто это не грохот, а предсмертные крики миллиона людей слились и превратились в небывалый раскатистый стон.
– Ты со своими французскими друзьями уничтожил не только Лондон. Ты что, разве не просчитывал, что произойдет на земле после падения кометы?
– Конечно же просчитывал! Но я не знал, что там, наверху, действуют совсем другие цифры и расчеты!
– Если ты понимал, что масштабы мироздания так велики, почему не догадался, что вмешательство в непознанную бесконечность вызовет разрушения великих масштабов?
Стирлинг не успел ничего ответить, закричали что-то на своем языке русские матросы.
Бен осознал, что все еще продолжает держаться за руку Василисы.
– Что такое? – спросил он.
– Волна, – спокойно сказала она, показав рукой на юг. Такой волны Бен никогда не видел, даже представить не мог. Волна напоминала фантастическую опухоль, вода вздулась на высоту четыре ярда. Она неслась на них с невероятной скоростью. На западе, там, где был Лондон, она казалась еще громаднее, на гребне кипела пена.
Василиса выдернула руку и побежала по палубе, она что-то кричала по-русски. Корабль подняло вверх, и весь корпус содрогнулся. Палуба уплыла у Бена из-под ног. Бесконечно долго он висел в воздухе среди черных облаков, огненных стрел и бушующих волн. И вновь почувствовал под собой палубу, встретившую его чудовищным ударом, от которого вывернулась лодыжка, а рот и нос наполнились кровью.
Палуба стояла почти вертикально. Бен полетел вниз, как галька, пущенная по поверхности пруда. Он кричал и пытался уцепиться за что-нибудь. В Бостоне Бен слыл отменным пловцом и не знал себе равных. Оказавшись в воде, он ощутил быстрое течение, как в его родной Чарльз-Ривер, поток тут же подхватил его. Ничего подобного он раньше не испытывал, казалось, что сам Нептун сжимает его в кулаке. Но Бену повезло: течение не увлекло его вниз, а несло по поверхности.
