Участники шествия несли с собой государственные бело-сине-красные флаги, иконы, хоругви и портреты молодого царя. По краям колонны сопровождали крепкие молодые парни и мужчины с красными повязками дружинников на рукавах пиджаков. Рабочие шли, переговариваясь между собой, ибо подходящих случаю песен просто не имелось. Ну не «Марсельезу» же или «Варшавянку» запевать, направляясь с прошением к царю, пусть даже и такому, как Михаил II. Нескольких человек, попытавшихся затянуть «Вихри враждебные», выкинули из колонны, обозвав провокаторами.
Стартовавшее первым шествие с Нарвской стороны рабочих Путиловского завода возглавили Васильев и Коба. Этой колонне предстоял самый длинный путь до Дворцовой площади, причем перед Зимним она должна была оказаться первой. Чуть позднее двинулись в путь рабочие Ижорского завода во главе с Кузиным. Затем от Выборгской стороны повел на Дворцовую работников и работниц Варнашев, а со стороны Васильевского острова двинулись вперед колонны Невского завода и Нового Адмиралтейства во главе с Карелиным и его боевой подруги – супруги Веры Марковны.
Когда людские реки вступили на главные проспекты столицы, оцепленные полицией, все немного напряглись, ибо известен был принцип этого учреждения «тащить и не пущать». Но городовые вели себя спокойно, выполняя приказ своего начальства и видя, как это им и было обещано, мирный характер шествия. Кроме того, на предварительном инструктаже – вот еще одно новое слово – сотрудники ГУГБ пояснили сотрудникам правопорядка, что любой городовой, допустивший перегибы, далее будет исполнять свои обязанности не в столице, а в Харбине, Мукдене или Фузане, поскольку дело это государственной важности.
Зато хватать и вязать всех тех, кто попробует препятствовать шествию или выкрикивать в адрес шествующих какие-либо оскорбления – не только не запрещалось, но и прямо вменялось полиции в обязанность.
Не обошлось и без обычных мелких происшествий. На углу Екатерининской набережной и Забалканского проспекта какой-то хорошо одетый господин, сидя в пролетке, начал выкрикивать в адрес рабочих Путиловского завода разные обидные слова. Колонна перекрыла ему путь, а он, видите ли, торопился и требовал, чтобы «это быдло» пропустило его. Все это продолжалось ровно до тех пор, пока к пролетке не подошел дюжий городовой.
– Ехали бы вы отсюда, господин хороший, – посоветовал он, – а то нам велено таких, как вы, немедля брать за цугундер. И ночь вы проведете даже не в околотке, а в «Новой Голландии», где вы будете писать собственноручные показания о том, что вы делали первого марта сего года…
Не успел городовой договорить, и, о чудо, недовольный господин тут же забыл о том, что он куда-то спешил, и велел кучеру поворачивать оглобли, отправляясь в объезд.
И это был не единичный случай. Особо возмущалась «чистая публика» на Невском. Господа и дамы были недовольны тем, что «эти фабричные», словно они, а не «благородная публика» чувствуют себя хозяевами на главном проспекте столицы Российской империи. Вот там кое-кого пришлось и задержать. А потом, придерживая за локотки, отвести к тем самых черным каретам, где сотрудники ГУГБ доступно объясняли задержанным, что поскольку рабочие шли с иконами и портретами царя, то кроме нарушения порядка им могут вменить еще и богохульство вкупе с оскорблением Величества. А все это было чревато большими неприятностями: оскорбление величества – до восьми лет каторги, богохульство же тянуло на примерно такой же срок.
В конце концов бедолаг отпускали с миром, но воспитательный эффект подобной душеспасительной беседы был поразителен. Слава богу, что никого не хватил удар.
Случались и происшествия и внутри рабочих колонн, куда всеми правдами и неправдами все же удалось проникнуть нескольким вооруженным эсерам и анархистам. На Каменноостровском проспекте, в колонне работниц швейной фабрики Керстена, что находится на Большой Спасской улице, молодая невысокая чернявая девица, недавно приехавшая из Киева и работающая белошвейкой, вдруг начала возмущать своих товарок разговорами в анархистском стиле, что, дескать, «все зло от власти». Работницы фабрики, настроенные в несколько ином ключе, в исконно русских выражениях посоветовали своей коллеге, как можно скорее добром покинуть их компанию, пока это возможно сделать своими ногами. Тогда впавшая в истерику девица стала вырывать из рук своих соседок портреты царствующей четы, требуя бросить на землю и растоптать. Завязалась короткая потасовка, в которой отчаянно ругающаяся Фейга Ройтблат, четырнадцати лет от роду, но выглядящая значительно старше своих лет, была изрядно помята и выброшена из колонны прямо в руки городовых, которые с некоторым сомнением наблюдали за потасовкой, решая – пора им вмешаться или еще нет. Ибо когда дерутся русские женщины, то мужику лучше не вмешиваться, даже если на нем полицейская форма и он находится при исполнении.
Но все обошлось, и появившиеся вскоре сотрудники ГУГБ погрузили скандалистку в черную карету.
А в самом начале Невского проспекта разоблаченный эсеровский агитатор, изрыгая проклятия, попытался выхватить револьвер. Но его ударили по руке, и пуля лишь разбила стекло в доме, принадлежащем лицам духовного звания. Разъяренные всем произошедшим рабочие Ижорского завода со всей пролетарской яростью обработали эсера пудовыми кулаками, а потом выбросили из колонны бесчувственное тело вместе с его револьвером прямо под ноги полиции.
Были и другие случаи, не столь экстремальные, когда непонятных незнакомцев, ведущих себя подозрительно, просто выкидывали из колонн, советуя убраться подальше подобру-поздорову. Русский народ он сам по себе не злой, и чтобы побудить его на какие-то экстремальные действия, надо очень сильно постараться.
Примерно в начале десятого колонны рабочих с трех сторон, по Адмиралтейскому проспекту, через Арку Генштаба и по Миллионной улице, одновременно вышли на Дворцовую площадь к Александрийской колонне. Там уже было всё готово. В дополнение к обычным фонарям с крыши Зимнего дворца и здания Генштаба ярко светили флотские электродуговые прожектора, заливавшие площадь призрачным бело-голубым светом.
В оцеплении перед Зимним дворцом стояли матросы Гвардейского флотского экипажа. Внимательный человек с острым зрением мог бы разглядеть, что на кончики штыков взятых на караул винтовок надеты маленькие металлические шарики, применяющиеся обычно во время учений штыковому бою.
Когда колонны рабочих полностью заполнили площадь, перед собравшимися на площади из Главных ворот Зимнего дворца появились император Михаил II с императрицей и немногочисленной свитой. Император поднял руку, и Коба двинулся к нему, следом шли Карелин, Васильев, Кузин и Варнашев. В руках у Кобы было прошение, а остальные его спутники несли большие деревянные ларцы, в которых лежали прилагающиеся к нему подписные листы. При их приближении оцепление расступилось, и представители Собрания подошли к императорской чете.
