Ознакомительная версия.
Древний Лука, одетый, впрочем, очень даже чисто, только вот — по седым длинным волосам и бороде старика бодро ползали, временами подпрыгивая, многочисленные вши и блохи, провел их в другое помещение: квадратное, с ровными бревенчатыми потолками, общей площадью метров в пятьдесят — шестьдесят.
У противоположной стены комнаты — в неярком свете свечных фонарей — виднелись пять громоздких дубовых шкафов, чьи широкие полки были плотно забиты толстыми кожаными папками и многочисленными пергаментными свитками.
— Вот здесь они и хранятся — секретные дела давно минувших дней! — грустным басом поведал князь-кесарь и показал старому сторожу рукой на средний шкаф: — Давай, старинушка, отодвинь. Отодвигай, кому я говорю! — повысил голос, после чего, тяжело вздохнув, тихо добавил: — Сам Петр Алексеевич велели. Видно, заканчивается, Лука, твоя тайная служба. Скоро выйдешь в мир, на солнышко посмотришь, послушаешь птичек…
Старик, испуганно сгорбившись, шаркающей походкой подошел к правому краю центрального шкафа, с трудом опустился на колени, загородив от зрителей своей неожиданно широкой спиной все дальнейшие манипуляции. Раздался чуть слышный хрустальный звон, тяжелое дубовое изделие плавно и совершенно бесшумно развернулось на девяносто градусов вокруг своей оси, открывая доступ к металлической двери неизвестного фиолетового металла.
Князь-кесарь, еще раз вздохнув тяжело и бесконечно печально, подошел к странной темно-фиолетовой двери, достал из внутреннего кармана своей шубы очередной ключ, на этот раз узкий и длинный, неправдоподобно ярко-золотистый, вставил его в крохотную и узкую замочную скважину, надавил, дверь послушно раскрылась.
«Вот-вот, сейчас вы с князем-кесарем войдете в эту супертайную сокровищницу, а сей древний страж дверь и захлопнет! — засомневался внутренний голос. — Все, приехали! Пишите письма мелким почерком…»
— Проходи, Данилыч! — скупо кивнул своей тяжелой головой, обремененной коротким, но очень пышным черным париком, князь-кесарь. — Смело проходи!
Уже переступая за порог сокровищницы, Егор краем глаза заметил, как Ромодановский несильно ткнул чем-то блестящим, чуть высунувшимся из длинного рукава шубы, верного сторожа точно в солнечное сплетение. Старик, не издав ни единого звука, медленно опустился на колени…
— Дело закончено — пора хвосты рубить! — доходчиво (словно генерал ФСБ из двадцать первого века) пояснил князь-кесарь. — Жалко, конечно, старинушку! Но так полагается. Отцы наши так поступали, деды… Нам ли переиначивать? Ну, господин генерал-губернатор, готов принять сокровища царя Тишайшего? — недобро и внимательно посмотрел на Егора своими серо-желтыми, волчьими глазами…
«Не любит он тебя, братец! — печально резюмировал внутренний голос. — Да что там „не любит“ — ненавидит люто…»
Они вошли в узкий зал, дальняя стена которого терялась где-то — во мраке веков… Вдоль одной из боковых стен выстроились в бесконечный ряд древние чеканные серебряные ендовы, иноземные золотые кубки на длинных витых ножках, массивные серебряные и позолоченные лохани, стопки золотых и серебряных блюд. Особняком располагались два льва — из чистого серебра — с золотыми гривами и большой павлин литого золота — с глазами-изумрудами. По другой стене тянулись широкие дубовые полки, заполненные разномастными — кожаными и сафьяновыми — мешками и мешочками. Некоторые мешки уже давно истлели по швам, и на каменном полу перед ними лежали горки серебряных и золотых монет.
— Золото, в основном, голландские ефимки, — невозмутимо пояснил князь-кесарь. — Их здесь должно быть ровно пятьдесят два мешка…
Неожиданно по залу пробежал легкий ледяной ветерок, мерзкий и протяжный голос чуть слышно прошелестел:
— У-у, суки! Ходят тут всякие… Вороги! Чтоб вам пусто было…
Егор замер, напряженно вслушиваясь, высоко поднял фонарь над головой. Молчал, недовольно сопя, и Ромодановский.
Спустя секунд десять — пятнадцать из боковой стены комнаты выскользнул высокий светлый силуэт — мужчина в старинных белесых доспехах, с прозрачным боевым топором в руках. Призрак, недовольно стеная и охая, пересек помещение наискосок и мгновенно скрылся в противоположной стене.
— Крепкие у тебя нервы, Александр Данилович! — с легкими нотками удивления в голосе одобрил князь-кесарь. — У иных деятелей ноги давно бы подкосились, да штаны бы промокли насквозь. Ты же вроде не падаешь, да и портки остались сухими…
— Это был Дух Алексея Михайловича? — хриплым и чуть дрожащим голосом неуверенно спросил Егор.
— Он самый! Да ты не трясись так. Он безобидный совсем. Ну ходит, ну ругается и ворчит. Ничего страшного, в общем, дело-то — насквозь житейское… Ладно, господин генерал-губернатор, пошли дальше. Дел у меня сегодня невпроворот. Кровавых — в том числе…
На дальних полках лежали груды собольих и пыжиковых шкурок, отрезы бархатов и шелков, над которыми недовольно перепархивали стайки потревоженной моли.
— Меха-то и ткани — сгнили уже! — низко склонившись над широкой полкой, недовольно проворчал Егор. — Лет бы на десять — пятнадцать пораньше…
— Раньше — незачем было! — жестко пояснил Ромодановский. — Слово я давал покойному Алексею Михайловичу, что все эти богатства пойдут только на дело великое и нужное — для всей России… Новый знатный город на Балтийском побережье — великое дело! И батюшка нашего царя — в свое время — мечтал об этом…
— На сколько здесь будет добра, Федор Юрьевич? — шепотом спросил Егор.
— Миллиона на полтора, наверное. Года на два, может, и на три хватит тебе… Загружай все в возки, прячь, охраняй, пользуй. Только, прошу, записывай тщательно — как и что. Не сегодня, так через три года Петр Алексеевич потребует от тебя, охранитель, подробного отчета. Да и я подключусь…
— Федор Юрьевич, а не шепнешь мне вскользь словечко: что там наш государь себе на весну запланировал? — тихонько спросил Егор. — Всех расставил по важным местам. А сам-то — куда собрался?
— С молодухой своей хочет слегка развеяться, попутешествовать, — улыбнулся в свои татарские, подковообразные усы князь-кесарь. — По весне они поедут на Воронеж, потом поплывут на кораблях да стругах по Дону-батюшке. Хочет царь показать своей Катеньке степи русские, весенние, вольные…
Выезжать к Ниеншанцу (русской «опорной точке» тех краев) Егор запланировал в конце февраля — по зимникам, не дожидаясь весенней подлой распутицы.
В дорогу собирался не один: с обозами многочисленными, в сопровождении полков Дикого и Петровского. Всю охранную Службу он оставлял на Василия Волкова, который со дня на день должен был получить звание генерал-майора.
Ознакомительная версия.
