— Силантием, — изрек Андрей, задумался, на секунду и тут же добавил, — если парнишка родиться.
— А если дочь?
Над этим Золотарев никогда в последнее время не задумывался. Помнил, что супруга беременна, помнил, что скучает сейчас в Шлиссельбурге, но о том, что родить она может вместо долгожданного сына дочь, ни разу не подумал.
— А если дочь? — повторил свой вопрос полковник.
— Если дочь… — промямлил Андрей, но Юрий его перебил:
— Понимаю. Не задумывался. Эстонец кивнул.
— Ладно, граф, — молвил Квятковский, — давай выпьем за ребенка.
Он поднял кубок, сделал глоток, тот самый, который оказался решающим. Тут же уронил голову на крышку стола и захрапел.
— Приехали, — поднимаясь из-за стола, проговорил Андрей.
Подошел к дверям. Выглянул в коридор и увидел стоявшего на боевом посту солдата. Тот явно не желал наступать второй раз на грабли. Монахов посмотрел на выглянувшего коменданта.
— Отыщи мне поручика Белозерского полка, — приказал эстонец.
В таком звании сейчас в нем числился бывший денщик князя Ельчанинова — Егор.
IV
Картеж с царевичем, женой коменданта прибыли в Нарву, через несколько дней после того, как полковник Квятковский осмотрел крепость, и, убедившись, что все в порядке уехал в Санкт-Петербург.
Между тем с дежурившего в небе андлара, сообщили о приближающемся отряде из десяти всадников, что сопровождали карету.
Золотарев, выслушав донесение, вызвал к себе нового адъютанта. Распорядился, чтобы тот приготовил комнаты, а сам вышел на крыльцо комендантского дома. Пока прибудет экипаж, решил выкурить трубку, за одно взглянул на здание. Вздохнул тяжело, и прошептал:
— А не плохо бы его было побелить.
Тут же поймал себя на мысли, что стал рассуждать, как военный, готовящийся к встрече с очень важным чиновником из государственного аппарата.
— Так и до мысли, газоны зеленой краской покрасить докатишься. — Прошептал Андрей, разглядывая желтую траву.
Оно и понятно, царевич приезжает. Да вот ведь только не на день или на два. Тут показуха не поможет, да и сам мальчишка спросит, а зачем тот так поступает? А вот дом коменданта покрасить бы можно, да только не в первую очередь.
Между тем карета миновала крепостные ворота и вскоре остановилась у самого крыльца. Адъютант спустился по лестнице и подошел к экипажу. Открыл дверь, выпуская из нее сначала царевича, затем Марту.
Его жена за то время, что он ее не видел, совсем не изменилось. Понять, что она беременна было не возможно. Причиной этого служило платье той эпохи. Андрей вдруг представил жену в одеждах его эпохи. То, что они сидели бы на ней так же прелестно, он не сомневался, но вот живот, который к этому времени уже приобрел, свои очертания сильно бы выделялся.
Комендант спустился к карете. По европейской манере, чем очень поразил царевича, поприветствовал того. Потом поцеловал протянутую ручку супруги.
— Я рад вас видеть мадам, — проговорил Андрей.
Женщина смутилась. Он взял ее под руку и повел в здание. Уже в дверях шепнул ей, так чтобы никто не расслышал, что любит ее, и очень по ней соскучился. Марта посмотрела на него с укоризной, и Андрей прошептал:
— Я бы за вами давно в Шлиссельбург отправил, но вначале должен был навести порядок в городе.
Оправдываться Золотареву не хотелось, даже перед своей женой. Проводил ее до своих апартаментов. Затем попросил извинение, что он вынужден женщину вновь оставить одну.
— Дела государственные, — проговорил он, — устрою царевича и вернусь к вам, моя милая. Еще раз поцеловал ей руку. Направился, быстрым шагом, в кабинет.
Алексей сидел, за его столом и слушал доклад адъютанта. Понять, уразумеет ли тот смысл доклада Юстаса Лемме, было очень тяжело. Царевич же делал вид, что слушает.
Зима застала Золотарева в трудах. Крепость восстановить удалось, но тут же возникла иная забота. Марта должна была вот-вот родить. Пришлось среди чухонских старух искать повитуху. Слава богу, задачу облегчил адъютант Лемме. С его появлением в «команде» Андрея (так называл эстонец свое окружение) проблем становилось все меньше и меньше. Даже время стало больше для осмысления происходящего. Однажды, ближе к приближавшимся новогодним праздникам, тот вдруг задумался, а что стало с его «Мерседесом»? Ведь как-никак он на нем в прошлое провалился. Сгореть то тот сгорел, но не весь же? Должно же что-то остаться. Комендант даже заикнулся об этом своему адъютанту. Правда, сообщил не все подробности. Умолчал откуда он, и для чего агрегат, который комендант разыскивал, предназначался. Ответ был однозначный подождать до лета, можно и сейчас зимой поискать, но вот, сколько времени эти поиски займут одному богу известно. Решил прислушаться, но боязнь, что некоторые детали просто покроются ржавчиной, все же осталась.
В самом начале тысяча семьсот пятого года — Марта родила. Девочку назвали — Элизабет. (Почему именно так Андрей объяснить себе не мог ни тогда, ни позже, когда старым стал). Устроили праздничный обед. Тут должен вам сообщить весь гарнизон гулял, а об том, что коменданта жители города завалили пусть и скромными подарками, стоило бы умолчать. В честь сего знатного события, был устроен фейерверк.
Петр Алексеевич на день рождения дочери графа Золотарева так и не приехал. Как предполагал Андрей, у того и без него забот было много. В место него в Нарву проездом прибыл Паткуль. Лемме доложил, что тот ждет аудиенции коменданта.
Подумав немного, Андрей решил пригласить того в столовую, где собирался только-только пообедать. Юстас кивнул и ушел. Эстонец же проследовал в соседнюю комнату. Там за столом его уже ждала Марта.
Дверь отворилась и в комнату, звеня шпорами, вошел Иоанн Рейнгольд Паткуль. Поклон коменданту, поцелуй ручки супруги графа.
— Присаживайтесь барон, — проговорил Андрей, предлагая тому присоединиться к трапезе.
— Благодарю вас, граф, — молвил тот и опустился на стул.
Тут же подошел слуга с подносом. Поставил перед гостем: серебряный кубок, тарелку с похлебкой, тарелку с жаренной курочкой. Другой слуга тут же наполнил бокал барона красным вином. Паткуль поднял кубок и молвил:
— За новорожденную!
— Спасибо барон, — засмущалась Марта. Хлопнула в ладоши, и служанка (женщина в возрасте) внесла младенца. Иоганн встал, подошел к ребенку. Посмотрел и проговорил:
— Вся в мать. Такая же красивая.
Вернулся за стол. Подозвал слугу, того самого, что вино наливал, и что-то прошептал. Тот кивнул и удалился. Вернулся он, через минуту неся большую корзину.
— Это от меня граф. — Молвил между тем Паткуль. Затем запихнул руку за пазуху, долго рылся и извлек небольшой мешочек, и со словами, — а это от его Величества Петра Алексеевича, — протянул коменданту. В мешочке оказалась монета, посвященная взятию Нарвы.
