Кубанцы вошли, поздоровались и заняли места возле стола. После чего начинается военный совет.
Корнилов поднялся, а затем очень мрачно обрисовывает положение Добровольческой армии и находящегося у него в подчинении отряда Покровского. Боеприпасов нет, снаряжения нет и много раненых. А от моря на помощь к Екатеринодару спешат вызванные Автономовым части Красной Гвардии, отряды матросов и интернационалистов. На то, чтобы освободить столицу Кубани от большевиков есть еще два-три дня, иначе гибель или отступление. План Корнилова прост. Мои отряды наносят удар со стороны станции Пашковская. Эрдели и Покровский наступают с севера. Генерал Казанович с запада. Полковник Неженцев с корниловцами пробивается к Черноморскому вокзалу. А все остальные части добровольцев идут как резерв. Закончил свое выступление командующий Добровольческой армией такими словами:
- Господа, я считаю, что отход от Екатеринодара будет медленной агонией армии. Так лучше с честью умереть, чем влачить жалкое существование затравленных зверей. Нам остается только уповать на Бога и силу духа русского воина. Победа или смерть, а иных путей для нас нет.
Красиво выступил генерал и правильно. Есть, за что его уважить. После командующего начались выступления его сподвижников. Каждый говорил одно и то же, но при этом был краток, и это неплохо. Единственный, кто выбился из общего ряда, генерал Марков. Он предложил для подъема боевого духа в кубанских частях, состоявших преимущественно из мобилизованной и необученной молодежи окрестных станиц, войсковому атаману и всему правительству Рады завтра взять винтовки и возглавить атаку. Как ни странно, Быч и Филимонов согласились. Как я узнал позже, в боях под Ново-Дмитровской они уже ходили в штыковую атаку против красных, не трусили и показали себя вполне прилично.
Совещание закончилось, все разошлись, а я остался. Генерал Романовский кинул на меня вопросительный взгляд, и я напомнил о казаках, которых все еще могут расстрелять. Он отправился к Деникину, и пока он был занят, я обратился к генералу Алексееву. Меня интересовала судьба его порученца Артемьева, который покинул Терновскую еще в начале февраля.
От Алексеева узнал, что порученец по-прежнему при нем, он присоединился к добровольцам под Сальском, в самом начале их похода. Но сейчас его нет, и он занят очередным делом. Нет, так нет. Я передал ему на словах, что жена Артемьева жива и находится в Новочеркасске. Больше мне с генералом общаться не о чем и, дождавшись Романовского, который подтвердил, что казаков отпустят, я покинул штаб добровольцев и снова вышел на улицу.
Сотня казаков из моей охраны уже в седлах. Партизаны ждали только меня, а я ожидал мобилизованных дядьков и, забрав их с собой, снова в обход Екатеринодара, отправился на Пашковскую. Напоследок, оглянувшись, в темноте весенней ночи глаза сами нащупали белый приметный домик штаба Добровольческой армии.
«Превосходный ориентир для вражеской артиллерии», - отметил я, а затем слегка ударил своего жеребчика нагайкой и, во главе сотни выехал в редко холмистую степь, раскинувшуюся вокруг города.
Не успеваем мы отъехать от ставки Корнилова одной версты, к нам присоединяется Покровский и его охрана из горцев. Генерал-майор пристраивает своего коня рядом, а его охрана смешивается с моей.
- Хороши джигиты? – начиная разговор, спросил Покровский и махнул рукой за спину.
- Вайнахи? – уточняю я.
- Да. Половина ингуши, половина чеченцы.
- Мои не хуже.
- Не спорю.
Покровский замолкает и в лунном свете разглядывает меня, а я поворачиваюсь к нему и всматриваюсь в лицо этого человека. Так продолжается с минуту, мы смотрим один на другого, а затем я киваю на его новенькие погоны:
- Быстро ты в чине вырос, штабс-капитан.
- Время такое. Да и ты, как говорят казаки, совсем недавно еще подъесаулом был.
- Это так, - я оглядываюсь вокруг, охрана немного отстала, и спрашиваю его: - Как ты с добровольцами общаешься? Ладишь?
- Ну, их к бесам, генералов этих царских. Гонору много, планов еще больше, а толку никакого. Приказать они умеют, а вот что-то самим сделать проблематично. Да и так, между нами постоянные трения. То погонами моими попрекнут и подденут, то нашу самостийность задирают.
- Например?
- Хм! Например, стишок: «И журчит Кубань водам Терека - я республика, как Америка».
- Забавно.
- В том-то и дело, что забавно. Пока они еще не окрепли. Что дальше будет, когда столицу у большевиков отобьем. Вот это интересно.
- Раз интересно, можно эту тему обсудить. У меня есть думка, и у тебя имеется. Сложим одну к другой, глядишь, что-то интересное и получится. Поговорим подробней?
- Давай, - согласился новоиспеченный генерал-майор. - Путь не близкий, а разговор с понимающим человеком, дорогу делает легкой и быстрой.
Два часа, пока наши кони бок о бок шли к расположению отряда Покровского на севере города, мы разговаривали о будущем, делились мнениями и, как мне кажется, я понял, что за человек этот молодой генерал-майор. Во-первых, он умен и честен. Во-вторых, энергичен и чрезвычайно честолюбив. В-третьих, крайне жесток к врагам и мстителен. В-четвертых, по большому счету, ему все равно, кому служить. И если бы так сложилось, что судьба свела его с большевиками, он воевал бы за них, и в этом Покровский напоминает товарища Сорокина, который сейчас сидит в Екатеринодаре. Однако Покровский на нашей стороне, а большевиков ненавидит люто. Пока он выполняет приказы добровольцев, хотя, как и любой лихой человек, желает свободы и воли. Поэтому ждет того дня, когда его спустят с короткого поводка. После чего он сам будет выбирать цели для уничтожения и сам станет ставить себе боевые задачи. В чем-то он напомнил мне Чернецова, но в отличие от него Покровский не был политиком и стратегом, и там, где донской герой препятствия не заметил бы и решил проблему, этот генерал наворотит горы трупов, и оставит позади себя только выжженную дотла землю, плачущих женщин и горящие дома.
Расстались мы около полуночи и, напоследок, Покровский сказал:
- Хороший и редкий ты человек, Черноморец.
- С чего бы это?
- В тебе идея есть, ради которой ты и воюешь.
- А в тебе?
- У меня иное, ненависть к большевикам и желание втоптать шваль туда, откуда она выползла. Это тоже идея, но на ней долго не протянешь, ибо сжигает она человека, словно спичку.
Покровский прервался, помедлил и, ощерившись, как волк, добавил:
- В случае если добровольцы на тебя накинутся, я помогу. Поэтому делай, что задумано, и знай, в случае беды можешь рассчитывать на меня.
- Как и ты на меня, генерал.
