– Завидуешь?
– Было бы чему! Теперь ты самый несвободный человек из всей нашей компании. Перед тобой только два пути. Или сутана, или шпага. В роли прелата я тебя не представляю. Так что придется тебе весь век воевать. Другими делами дворянину заниматься зазорно. А я могу заниматься всем, что в голову взбредет. Хочу – торговать буду, хочу – открою ресторацию или бюро каких-нибудь услуг, хочу – романы писать буду. Фантастические. И, как со страхом убедятся грядущие критики, со стопроцентной точностью прогноза. Хотя нет. На романы пока не проживешь. Грамотных людей раз-два и обчелся, – вздохнул Флейшман.
– А ты в стол пиши. В свободное от торговли и услуг время. Как истинный гений, – посоветовал я.
– Столы пока только обеденные. В них не попишешь, – отмахнулся Флейшман и переключился на другое: – Слушай, а давай ты скроешь свое дворянство, как я – национальность. Откроем торгово-промышленный дом «Кабаново Братство». Будем чем-то приторговывать, что-то изготовлять. Знаешь, сколько мелочей еще не изобретено? А что? У нас даже один рабочий есть для начала.
– И на него почти дюжина начальников, включая советника по политическим вопросам. Вполне по-нашему.
– Нет, ты не понял. Володя будет старшим рабочим. Простых мы везде наберем, – возражает Юра.
– А Кузьмину какой пост дашь? Корабля-то не будет.
Зря сказал. Корабли – наше больное место. Привыкли мы к ним за такой срок. Сроднились. Они ведь тоже живые существа со своим норовом, болезнями и причудами. Да и выручали нас не раз и не два.
Юра морщится, словно ему наступили на мозоль. Для него бригантина – нечто намного лучшее, чем оставшаяся в будущем яхта. Последняя, может, и совершеннее, но «Лань» роднее. Если уж мне, человеку сухопутному, жаль, то что испытывают моряки?
А Тортуга на меня большого впечатления не произвела. Или причиной тому явное запустение?
Григорий шлялся по острову с благоговением, искал следы славных охотников за золотыми галионами. И все это с таким усердием, что мне стало весело. Словно мы эти галионы не брали сами! В одной Картахене добыча была не хуже, чем у всевозможных Морганов, Олонье, Граммонов и так далее, начиная от самого Френсиса Дрейка.
Может, я ошибаюсь, но мы наверняка последние классические флибустьеры. После нас никто не будет захватывать города, брать с них выкупы, нападать на боевые корабли. Удел последующих – прятаться среди островов от сильных да брать на абордаж заведомо слабых.
И пусть никто из нас не войдет в легенды, зато после нас останется одна мелюзга. Очень часто жестокая, но ведь и кот расправляется с мышью безжалостно. Однако никто не зовет его из-за этого опасным хищником.
Кто остается? Разве что неведомый Ягуар. Малый талантливый, даром, что молодой. Даже жаль: попал, как мы, под занавес.
Я бродил по заброшенным улицам Бас-Тере, забрался на склон горы и уже оттуда долго смотрел на бухту.
Хорошее место! Такое не очень и возьмешь. Море просматривается далеко, внезапного налета не получится, а узкая горловина гавани предоставляет прекрасные условия для долгой обороны. И при том остров удобно лежит на путях золотых конвоев и дает укрытие не только от врага, но и от не менее грозных штормов. Не зря за остров, как говорят, шла война. Если бы испанцы были чуть мудрее и не убрали отсюда свой гарнизон, еще неизвестно, приняла бы флибустьерская эпопея такой размах, в конце концов сокрушивший могущество Испании в здешних водах.
Хотя перебралось же потом Береговое Братство на Ямайку! Или это было началом конца? Я-то застал уже агонию. Причем, по иронии судьбы, прежде чуть ускорил ее, отправив к праотцам целую пиратскую эскадру, а потом продлил, сам вволю позлодействовав в многострадальном Архипелаге.
Хватит! Побывав в пиратской шкуре, я что-то стал несколько иначе относиться к разбойникам морских дорог и прибрежных селений. Не ко всем, лишь к тем, кто был со мной на Ямайке, Барбадосе, в Картахене. Вместе раскачивались по волнам, попадали под огонь, жрали протухшую солонину…
Нет, с этим покончено! Переночуем, и завтра же обратно. Что-то нехорошо вдруг стало на душе. Такое предчувствие, словно судьба подстроила еще одну каверзу.
Неужели ей мало?
Валера действительно по характеру был домоседом. Да и что такое Тортуга? Всего лишь остров. Мало ли островов довелось повидать на своем веку бывшему штурману лайнера? Одним больше, одним меньше – никакой разницы!
Кроме Ярцева из всей честной компании в городе остались лишь Лудицкий и доктор. Даже Ардылов объявил, что непременно идет к Тортуге, мотивируя, что он свободный человек.
Петрович приобрел здесь некоторую практику, старательно пытался лечить больных и крыл весь белый свет самыми черными словами каждый раз, когда не находил нигде привычных лекарств. Иначе говоря, почти всегда. Больных было не то чтобы много, но работа эскулапу находилась всегда.
Что до Лудицкого, то он с момента прибытия вообще ни разу не покидал Гаити. Добровольно не согласившись разделить труды, он теперь не разделял и развлечения своих современников. Поневоле научился колоть дрова, ковыряться по хозяйству, большей же частью одиноко сидел в ближайшем кабаке или же грелся во дворе, если не мешала погода.
Общения с седыми охранниками Лудицкий избегал. Похоже, поневоле страшился инвалидов, их буйного прошлого, укоренившегося настолько, что любой из них до сих пор мог прирезать человека и не испытывать при этом никаких мук совести.
Но сейчас охранников не было. Кабанов щедро наградил ветеранов морского разбоя и отпустил их, пообещав после отъезда оставить в их полную собственность дом со всей обстановкой.
Валера свое жилище никому не обещал. Продать его было немыслимо, в Пор-де-Пэ жилья было едва ли не больше, чем людей, дарить же особо и некому. Пусть стоит. Кому надо – вселится.
С одной стороны, покидать обжитое место было немного жаль. Как-то будет дальше? Но Женевьева отправлялась с ним, деньги на обзаведение были, и штурман старался не ломать голову над грядущими проблемами.
Плохо лишь то, что в предчувствии отъезда ничего не хотелось делать по дому. Разве что лежать на кровати, отдыхая за все прошедшие дни, а заодно – и за дни грядущие. Для женщин путь в Европу будет круизом, для мужчин – дальний поход.
Потом и лежать надоело. Что за отдых, когда даже телевизора нет? Продремав большую часть очередного дня, Валера невольно захотел видимости движения. Куда-то пойти, кого-нибудь встретить. Как ни привлекательна Женевьева, он уже не мальчик, и одних пылких ночей недостаточно. Хочется с кем-нибудь поболтать, вспомнить былые походы, может, выпить чуть-чуть. Или он не мужчина?
