А ваше здоровье – ценность общегосударственного, да что там! – цивилизационного значения! В общем, минимум неделю – две придётся подлечиться! Никаких дел! А планы, идеи, создание филиала НИИ или специальной лаборатории одобряю целиком и полностью. Полагаю, что на ближайшей встрече с генсеком мы это решим, вынесем на Политбюро. Что же касается кандидата для поездки туда, то всё равно, Виталий, ты лучше меня никого не знаешь и не найдёшь! Вот только не знаю, хватит ли выносливости на двойную психическую нагрузку. Ну, посмотрим! Всё! Сейчас же в санаторий!
Во второй половине октября Фёдоров приехал в Калининград уже с двойными полномочиями: не только как организатор и будущий руководитель "Специальной лаборатории № 10, Филиала НИИ МБП МЗ СССР", но ещё и в качестве ответственного за режим секретности. Обеспечивая почву будущих взаимоотношений с руководством областного управления КГБ, Шебуршин добился внеочередного присвоения Фёдорову звания генерал-майора, так что тот теперь оказался на равных с начальником областного управления КГБ Сорокиным. Для свободы передвижения Фёдорову выделили квоту на приобретение "Запорожца" новой модели. Для прикрытия основной деятельности, поддержания контактов, имевшихся в иной реальности, и в целях возможности беспрепятственных мотивированных встреч с будущей женой Алексея Витальевича оформили преподавателем Калининградского университета.
А для жительства ему хотели было выделить квартиру в Калининграде. Но тут молодой уполномоченный Совмина и КГБ запротестовал: это привлекло бы к нему гораздо больше внимания, чем ВАЗ-2108 "Спутник" вместо "Запорожца" или ношение генеральской формы. Непременно возникли бы разговоры и пересуды, поползли бы слухи и сплетни. Кроме того, доверяя своему проверенному "критерию раздвоенности сознания", Алексей Витальевич прямо объяснил Шебуршину, что это не соответствовало бы его главной функции, могло бы нарушить, свести к нулю всю уже проделанную подготовительную работу. Наконец, и территориально ему удобнее пока что пожить с матерью (хотя этого и не было в прежней реальности, но здесь "критерий раздвоенности сознания" безмолствовал). Потом, когда корпуса НИИ – лаборатории будут закончены, станет возможным на его личные деньги заложить фундамент, начать строить жилой дом. Но, во-первых, не раньше, а, во-вторых, непременно на том же самом месте и только по его плану.
В заключение Фёдоров пообещал, если всё пойдёт в намеченных временных рамках, к сорокалетию Победы в Великой Отечественной войне попытаться отправить Леонида Ивановича на экскурсию в грядущее. Подбор кадров будущей лаборатории Шебуршин осуществлял самолично, учитывая как небывалую секретность работ и её специфику, так и уже хорошо известные ему особенности характера Фёдорова, стиль работы, его работоспособность и требовательность. О содержании и направлении работ создаваемой лаборатории в Калининграде и области не знал никто, не исключая ни первого секретаря обкома КПСС, ни начальника областного управления КГБ. Как и обычно в подобных случаях, была создана хорошо продуманная легенда-прикрытие и допущена столь же хорошо обдуманная "утечка информации", которая сразу погасила ненужный и опасный интерес к создаваемому учреждению и привела людей к суждению: "Только-то и всего?! И к чему это городить, если есть ОКБ "Пламя" и завод "Кристалл"? Зачем между ними нечто промежуточное? Ну, да ладно, – в Москве, наверное, не дураки сидят, знают что делают! Да и спутник этот проклятый американский над нами не зря висит!"
Прежде, чем отправить Леонида Ивановича "в экскурсию" Фёдоров заставил того пройти строжайшее медицинское обследование. Председатель КГБ СССР негодовал: к чему это, зачем такие строгости?! Ну, есть у него кое– какие болезни – давление временами подскакивает, бывает, что и сердце покалывает. Но это же всё не смертельно! Фёдорову удалось мгновенно погасить возникшее было негодование:
- Скажите, Леонид Иванович, а что произойдёт, если мы отправим ваше сознание в путешествие во времени к тому моменту, когда вы лежите на смертном одре или в отделении реанимации? Что произойдёт, если вы не вернётесь? Может быть, – я не уверен, – вас вообще нельзя никуда посылать в связи с опасностью для страны!
Наконец, накануне Дня международной солидарности трудящихся 1985 года всё было готово к первому опыту. Фёдоров не сказал своему начальнику по линии госбезопасности, но одновременно и своему подопытному добровольцу, что не может, не смеет, не решается отправить того во времени вперёд. Имея право единолично принимать решения и якобы соблюдая формальности, он взял у Леонида Ивановича расписку в том, что тот как доброволец отдаётся экспериментатору профессору Фёдорову совершенно сознательно, полностью ему доверяет и независимо от результатов опыта не будет иметь никаких претензий. Шебуршин, читая эту расписку, помрачнел и, подписывая, заметил:
- Честно говоря, товарищ Фёдоров, такого я от вас не ожидал.
Фёдоров в ответ лишь загадочно улыбнулся, но раздумывать над смыслом этой улыбки Шебуршину уже не довелось: эксперимент начался, и он почувствовал, что находится одновременно в своём рабочем кабинете в понедельник 23 апреля 1985 года и здесь, в лаборатории на Балтике,– одной неделей позже. Только теперь он сообразил, зачем это Фёдоров так настойчиво втолковывал ему, как и при каких обстоятельствах проявляется чувство раздвоенности при совмещении сознания из наступившего будущего с сознанием в пережитом прошлом. Стали ясны, и все наставления о необходимости чрезвычайной обдуманности всех шагов и даже планов действий. Прояснился и смысл данной им расписки, к которой Фёдоров потребовал самого серьёзного внимания.
– Вот же паршивец! Не решился отправить меня в будущее! Удумал отправить на неделю назад! Нет, всё же это хорошо! Правильно сделал! Молодец!
Очутившись с раздвоенным сознанием в своём собственном прошлом, председатель КГБ СССР впервые ощутил на себе, сколь же велика была ответственность самого Фёдорова, каковы нагрузки! Но ощутил он и плюсы. Несколько дней назад он был недоволен собой вследствие одного из принятых им решений. Обдумав всё и проверив изменённый проект решения по "критерию Фёдорова" (так он назвал прочувствованное на себе тягостное чувство раздвоенности сознания), Шебуршин принял теперь другое решение, которое, как выяснилось уже через день, было оптимальным. Во всех остальных своих поступках и делах Шебуршин скрупулёзно следовал своей памяти обо всех событиях, случившихся за неделю. Он решил также не совершать экскурсии в будущее и отозвать свою расписку. По "критерию Фёдорова" получалось, что эти два последних решения – тоже правильные. "Добровольца найдём!" – решил Шебуршин, подумав об одном молодом, талантливом сотруднике Пятого управления, психологе, который был отобран Фёдоровым в качестве своего будущего работника.
