Итак, с Кирюхой произошел несчастный случай – он влюбился. А вот в кого – это был блестящий триумф Татьяниной службы! Идеал звался Изольдой Нахамсон (если чуть поточнее, то Сарой Собельсон) и являлся сомнительного происхождения мексиканской графиней, ныне подвизающейся в качестве журналистки во Франции. Так что первым итогом операции было то, что в данный момент Кирилл находился не в Порт-Артуре, а вовсе даже в Ницце.
Специализировалась Изольда на великосветских скандалах и сплетнях, причем не оставляла вниманием и Россию – ох, как не оставляла! Генерал-адмирал, прочитав ее статейку про себя, рвал, метал и рычал. Обвинения московского генерал-губернатора в педерастии тоже не прошли незамеченными, потом она проехалась по беспросветной тупости Николай-Николаича младшего… Про нас с Гошей она тоже писала какую-то хрень, чтобы не выделять из общей массы. Так что личность в высшем свете Питера это была довольно известная… И вот вчера я получил радиограмму, что клиент окончательно спекся и был затащен под венец! С такой новостью я и ехал к Мари на предмет обсуждения реакции на это вопиющее, подрывающее устои монархии безобразие.
В Аничковом меня ждало аж два величества – не только Мари, но и Гоша. Ему, как императору, материалы по этой истории были представлены еще вчера, но вообще-то у меня создалось впечатление, что тут что-то личное – больно уж активно, едва став величеством, он принимал участие в судьбе своего двоюродного брата. Сейчас они с Мари скрашивали ожидание меня написанием высочайшей бумаги.
– Ну-ка, что у вас тут, – заинтересовался я.
По мере чтения меня охватывала законая гордость учителя за в чем-то превзошедшего его ученика – документ был составлен блестяще, демонстрируя полную компетентность автора в высоком искусстве демагогии. С глубокой скорбью Гоша извещал, что в то время, когда весь народ, за исключением немногих отщепенцев, напрягает все силы в борьбе с сильным и коварным врагом, находятся люди, вступающие в связь с пособницами этого врага. Особенно его величество огорчает тот факт, что данный человек принадлежит к императорской фамилии и позорит своими действиями не только себя… Это вместо того, чтобы быть опорой трону. Дальше шел перечень причин, по которым даный брак ну никак не мог быть признан допустимым. Тут был и насквозь фальшивый графский титул избраницы, и ее неопределенная национальность (так в тексте), и то, что дама ни разу не православная…
В общем, Кириллу отныне запрещалось появляться в России – до исправления своих прискорбных ошибок и принесения официального раскаяния в их свершении. В конце бумаги рукой Мари было дописано мягкое, буквально отеческое сожаление его величества о том, что великий князь Владимир Александрович в силу своей бесконечной занятости не смог уделить должного внимания воспитанию отпрыска.
– Замечательно, – сказал я, – но, я так понял, есть еще какой-то вопрос, требующий совместного решения до моего отъезда. Какой именно?
Это был мини-спектакль для Мари. Позавчера вечером она намекнула сыну, что у нее на примете есть очень подходящий человек на пост министра внутренних дел, а именно саратовский губернатор Петр Аркадьевич Столыпин. Сразу после матери Гоша отправился на узел связи Зимнего, где и обсудил со мной эту инициативу. Так что я был вполне в курсе и нисколько не против, но нельзя же лишать даму удовольствия проталкивать свою креатуру! Поэтому я минут десять слушал рассказ Мари о том, почему именно сейчас нам понадобился именно Петр Аркадьевич.
– В принципе это неплохо, – сказал я, постаравшись, чтобы в голосе свозила малая толика сомнения. – Действительно, в такой момент около императора должен быть человек, взявший на себя часть неизбежной сейчас грязной работы – вот поэтому, я так понимаю, дорогая Мари и предлагает данную кандидатуру… Но почему на такой частный пост, только эмвэдэ? Ввести должность премьера, им и назначить.
Через десять минут вопрос был в принципе решен, и Гоша отбыл по делам, а мне оставалось сделать так, чтобы Мари считала своей инициативой еще одну мою задумку…
– Единственно, что вызывает у меня некоторые сомнения – сообщил я, – это энергичность Петра Аркадьевича, его напор. Как-то я не уверен, что в мое отсутствие Гоша сможет должным образом направлять этот напор в нужную сторону…
– Дорогой, он-то как раз и сможет. А вот твои попытки как-то корректировать политику премьера в нужную сторону скорее всего привели бы только к ссоре… И потом, около Жоржа остаюсь я.
– Неплохо, конечно, – согласился я, – но хватит ли у тебя сил? На тебе же весь императорский двор и работа по недопущению возникновения еще какого-то параллельного, а ты ведь не совсем здорова…
– Ты мне еще про возраст скажи! – возмутилась Мари. – Напомнить, сколько должностей у инженера – ой, извините, ваша светлость, канцлера Найденова? Да, и еще один вопрос. Сейчас ты, конечно, поедешь к Татьяне или еще не знаю куда. Но вечером будь любезен вернуться в Аничков – в конце концов, послезавтра ты снова улетаешь! А у японцев самолеты далеко не кончились, я специально интересовалась…
Давно подмечено, что в дальней поездке первую половину пути думаешь о прошлом – не забыл ли чего, например, а вторую – о будущем. То, что я не ехал, а летел, дела не меняло, тем более что первый этап машину вел второй пилот – у "Кошки" было всего одно пилотское место.
Маршрут у нас был Питер – Казань – Омск – Красноярск – Иркутск – Харбин – Владик, его планировалось преодолеть за пять дней. На первом этапе я летел пассажиром – якобы мне надо было работать с документами, а на самом деле просто лень было перед полетом зубрить маршрут. Дальше-то заблудиться было невозможно – лети себе вдоль железки, тут она одна и долго еще таковой останется…
На всякий случай и от нечего делать я еще раз просмотрел копии бумаг о передаче в казну оружейного, моторного и двух авиационных заводов. Конкретно эти предприятия были выбраны в основном из экономических соображений – оружейный изначально был планово-убыточным, моторный завод поставлял всю продукцию нашим же авиационным, в силу чего говорить о прибылях не приходилось. Авиазаводы, особенно второй, в Иркутске, были вполне себе рентабельны, но общая обстановка требовала резкого увеличения объемов производства и, значит, серьезных капиталовложений. Поэтому Гоша и изобразил красивый жест – мол, в тяжелую для России минуту он сделал посильное пожертвование на победу и теперь ждет аналогичных шагов от других предпринимателей.
Что интересно, в процессе этой деприватизации я даже разбогател – или так и должно быть? Дело в том, что Гоша посчитал, будто передача в казну упомянутых заводов будет слишком сильным ударом по карману инженера Найденова, имеющего там свою долю, и, не слушая моих возражений, всучил мне свой пай в концерне "Цеппелинфлюгунтернеймен". Мол, российскому императору не совсем уместно иметь коммерческие интересы за границей… А оценивалась графская фирмочка миллионов в пятнадцать, так что четверть от этой суммы – бывшая Гошина, а теперь уже моя доля, выглядела очень даже и ничего себе. Да плюс у меня там и своих пять процентов было, так что почувствовать себя нищим мне теперь будет весьма затруднительно.
