– Какой день сегодня? – Отчистив песком поднос, боярышня посмотрела на Хасана. Было утро, Юлнуз с Айгуль еще спали, не спали лишь Таврис с Хасаном, те всегда поднимались рано, словно бы и не высыпались, занимаясь хозяйством, да вот и Евдокся сегодня вскочила рано, хоть и могла поспать бы еще, да не стала… Вчера на рынке мальчишка Хасан встретил Халида, слугу из дома, где жил в плену Иван. Тот и передал, что не забыл Иван Евдоксю, что на днях навестит, как не раз уже делал, пользуясь изредка предоставляемой ему свободой.
Иван уже был вполне известен как музыкант, можно сказать, даже прославился своей игрой на чанге, и многие вельможи просили у Энвер-бека на вечер-другой знаменитого пленника. Особенно благоволил к Ивану старый Омар-бек-хаджи – смотритель тюрем. Сам Энвер был тому рад – еще бы, и он теперь приобрел немало друзей… ну пусть и не друзей даже, а нужных людей, тем не менее турок прекрасно осознавал, что без Ивана и того б не было, не очень-то его здесь любили – чужак. Честно говоря, Иван мог уйти сейчас с любым караваном – пока бы очухались, но не делал этого, надеясь все-таки на встречу с Тимуром. Кроме того, нужно было попытаться сделать хоть что-нибудь для несчастного Салима… и для Евдокси, хватит уж ей торчать в майхоне, словно черной девке-челядинке, пора перебираться на родину; может, и отыщется кто из родичей, не в Угрюмове, так в Пронске или Переяславле. Надо отправлять деву, надо. Хоть, конечно, и жаль расставаться… но ведь не навсегда же! Раничев даже просыпался иногда в холодном поту, когда видел во сне, что вот все получилось, вот у него в руках два одинаковых перстня – Тимура и Абу Ахмета, вот-вот они сольются в один, вот уже сливались, и прямо посреди двора маячили уже смутные, знакомые с детства тени – светофор, автобусная остановка, ларьки… Иван делал шаг… и застывал на месте, охваченный испуганной мыслью – а Евдокся? Он-то сейчас уйдет, а она? Она – как?
Надо было отправлять девку. Слышал Иван краем уха от старика Омара, что собирается великий эмир прикрыть наконец все вертепы, как говорится, по многочисленным просьбам правоверных. Как бы и в самом деле не прикрыл. Куда потом Евдоксе? Нет, отправлять надо… Договориться с караван-баши, дать денег – слава богу, они у Ивана были. Уж на родной-то стороне всяко для девушки безопасней. Надо будет навестить ее при первом же удобном случае… Ха! Сворачивая к рынку Сиаб – посмотреть струны, – Раничев хлопнул себя по лбу. Так ведь он обещал Евдоксе как раз сегодня зайти! Обещал через Халида – тот частенько виделся на торгу с большеротым Хасаном, мальчишкой из майхоны. Мать честная! Иван повернул от базара и, пройдя мимо мечети Хазрати Хизр, направился на окраину города.
Чем дальше от центра, тем безлюднее становились улицы, тем, как ни странно, меньше было деревьев, уже цветущих, с ярко-зелеными свежими листьями. Каждый из редких – не ночь все-таки – прохожих имел при себе палку. От лихих людишек, а главное, от собак – вон их тут, стаи! Недаром улицу прозывали Собачьей. Вот и знакомый дувал из разномастных кирпичей, калитка… Не доходя до нее, Раничев перепрыгнул во двор, огляделся, отряхивая от глины колени…
– Иване! – Девушка бросилась к нему в объятия. – Иване…
Раничев поцеловал ее, обнял, понес на руках в дом…
– Не туда, Иван, – слабо улыбнулась девушка. – Во двор, за чинару…
Вокруг старой чинары густо росли кусты с клейкими листьями. В кустах сладко пели птицы, пахло свежей травой, зеленью, густым синим небом и еще чем-то таким, чем пахнет весной.
– Любимая…
Иван сбросил с плеч девушки легкий халат, поцеловал обнажившуюся грудь. Полупрозрачные шальвары Евдокся сбросила сама…
– Я так ждала тебя, любый…
Юлнуз чего-то не спалось под утро. Сны какие-то нехорошие снились. То дэвы, то джинны, то вообще не поймешь какая погань. Ворочалась в узких покоях, стонала, хоть бы мужик какой приснился… тот красивый урусут, который… Юлнуз сладострастно застонала. Провела ладонью по животу, груди… Сбросив халат, распростерлась на ложе, принялась ласкать себя, вздыхая томно и нежно, пока не выгнулась вдруг дугою со стоном и замерла, тихо вытянувшись… Потом вдруг захотела есть. Накинув халат, вышла во двор, к тандыру… И услыхала вдруг стоны в кустах у старой чинары. Прислушалась, любопытствуя… Кто бы это мог быть? Толстяк Таврис? Вряд ли, тот бы сразу уволок девку на ложе. А может… Юлнуз прыснула. Может, мальчишка Хасан охаживает старого ишака? Да, наверное, и в самом деле он, больше некому. А ну-ка испугать его! Девушка быстро набрала в кувшин воды и, таясь у дувала, на цыпочках подобралась к чинаре. Выглянула из кустов… И увидела двоих, сплетенных в единое целое. Девчонку Едокс и… и того самого красивого урусута. Юлнуз сразу узнала его, вспомнив сильные стальные объятия, и страшная ревность проникла вдруг глубоко в ее сердце…
Она проследила, как, закончив с любовью, парочка еще полежала, обнявшись и лаская друг друга, затем мужчина – урусут – встал, помог подняться девчонке… Ух, коварная урусутка…
Юлнуз вдруг осознала, что тот урусут – Иван – он где-то здесь, рядом, в Самарканде, и что ее от него отделяет лишь только одно – девка Едокс. Которую можно бы… Да нет, пожалуй, будет достаточно просто убрать подальше. Но ведь они, наверное, часто встречаются… И кто-то из майхоны об этом знает, передает любовные просьбы и прочее. Кто? Скорее всего – Хасан, мальчишка… Ладно…
Приняв решение, Юлнуз повеселела и даже проводила перелезавшего через дувал Ивана спокойным взглядом.
– Скоро… – тихо прошептала она. – Скоро ты будешь моим… Что б такое придумать? Ага… Поискать, для начала, Хасана. Вон, кажется, он, у ворот.
– Хасан, эй, Хасан!
– Тебе что не спится-то?
– Иди-ка сюда, Хасан, дело есть, – оглянувшись по сторонам, тихо позвала Юлнуз.
– Ну? – Подойдя ближе, парень выпятил нижнюю губу: чего, мол?
– Думаешь, не знаю… – понизив голос, прошептала Юлнуз, – чем ты занимаешься со старым ишаком на заднем дворе. Вот, все расскажу Таврису…
– Что ты! – Смущенное лицо Хасана покрылось крупными красными пятнами.
– А, не хочешь? Тогда послушай-ка меня, парень…
Раничев возвратился от Омара-хаджи веселым. Старик был один и оказался весьма приятным собеседником – снизошел даже до невольника, чувствуя в том родственную душу – душу меломана и ценителя музыки. Это ощущал и Энвер, у которого хватало ума не завидовать славе раба, а пользоваться ею в своих целях. И надо сказать, пользовался он ею вполне умело. Неглуп был турок, совсем неглуп и, наверное, благодарил теперь Аллаха за то, что не казнил тогда пленников, а… Ну утонули в болоте доходяги, и шайтан с ними, и так бы не дошли. Зато остальные… Тайгай и впрямь оказался чрезвычайно знатного рода – дальний родич чингизидов, знатнее самого Тимура! – знать не простила бы Энвер-беку его смерти. Ибан – хоть и соврал про свою знатность, да зато… про него и говорить нечего, музыкант, каких мало, к тому ж еще и предсказатель… надо будет обязательно показать его эмиру, когда речь зайдет о походе против султана. Скорей бы…
