Ознакомительная версия.
Теперь это в качестве вещественного доказательства лежало на столе.
— Провёл ты меня, брат, надо признаться, хитро, — поднялся из-за стола Александр Гольдфарбах.
— You have deceived us,[87] — сказала Нора Джонсон.
Она была настроена решительно, но плохо представляла, что можно сделать с Феликсом. Должно быть, это не входило в её обязанности — убивать. Она была тактиком, выполняющим чужую волю, и на поле боя, именуемом психологией, разбиралась лучше всего. Но русского она так и не поняла, словно он был из другого теста.
— В чём? — спросил Феликс, вытирая кровь с губ, которая у него никак не хотела останавливаться.
Его мучила жажда, а ещё сильно болела голова, так сильно, что моментами он не понимал, что с ним происходит. И вообще ему казалось, что события, текущие мимо него, нереальны, что всё это сон, что можно проснуться с Гринёвой в одной постели и быть вечно счастливым.
— Рассказала нам всё твоя подружка.
— Yes, said![88] — подтвердила Нора Джонсон и уставилась на Феликса.
Несомненно, Александр Гольдфарбах должен был подыгрывать, но почему-то опаздывал с реакцией.
— Какая? — спросил Феликс невпопад.
У Норы Джонсон сделалось напряженное лицо, она растерялась.
— Какая? — переспросил Александр Гольдфарбах и вздохнул. — Неважно, какая. Рассказала, и всё!
А-а-а-а… подумал Феликс, и ты боишься. Он вдруг понял, что они здесь хозяева и хотят получить своё так, чтобы больше никто ничего не услышал. А то, что чеченцы всё слушают, не вызывало у Феликса никаких сомнений.
— Нет у меня здесь подружек, — сказал Феликс и сплюнул на бетонный пол, потому что во рту накопилась кровь и ещё потому, что ему было не до этикета.
Нора Джонсон брезгливо отступила в угол:
— We were given a talk to you for five minutes. So you have only one chance.[89]
Феликс хотел сказать, что шансов у него вообще нет, но передумал. К чему дразнить гусей.
— Чем это от тебя так воняет? — брезгливо потянул носом Александр Гольдфарбах.
— А ты как думаешь? — отозвался Феликс.
Нора Джонсон, которая давно всё поняла, вообще не вылезала из своего угла и глядела на Феликса, как хирург смотрит на больного, у кого обнаружил множественные метастазы. Должно быть, она дока по части допросов, подумал Феликс, но стесняется.
— Что, плохи дела? — подошёл, забывшись, Александр Гольдфарбах, тут же поднёс к носу платок и больше его уже не убирал. — Слушай, у нас действительно совсем мало времени. — Он невольно покосился на дверь камеры. — Мы специально приехали поговорить с тобой. Давай так, ты нам всё рассказываешь, и мы уходим отсюда втроём. Иначе…
— Что иначе? — покривился от боли Феликс.
Болела спина, болело всё тело, которое словно очнулось. Хотелось заползти в ближайший угол и забыться, поэтому ему было всё равно, о чём говорят Александр Гольдфарбах и Нора Джонсон, главное, чтобы его несколько минут не трогали, и можно было даже собраться с духом. Духа, оказывается, ему хватало на пять минут, потом язык готов был развязаться сам собой, только никто об этом не знал, кроме Феликса.
— Иначе за тебя возьмутся другие люди, — сказал, присев на край стола, Александр Гольдфарбах.
Нора Джонсон одобрительно кивнула. Её мёртвое лицо было похоже на маску.
Интересно, Гринёва сообразила убраться подальше? Пока я об это не узнаю, я вам ничего не скажу, неожиданно для самого себя набрался смелости Феликс. Нужно выиграть час, потом ещё час, потом ещё и ещё, сколько хватит духа, а когда информация о пяти триллионах попадёт в печать, можно будет болтать всё, что угодно, ибо враги будут повержены.
— Я всего лишь контрабандист, — нашёл в себе силы усмехнуться он, — а вы мне политику шьёте.
— А это что?! — Александр Гольдфарбах потыкал в то, что осталось от флешки.
Хотел Феликс заявить им, что это их смерть, да передумал. Александр Гольдфарбах как будто прочитал его мысли и покривился так, словно проглотил живую мышь. Нора Джонсон сделала лицо, как у попа на кладбище, постным и равнодушным, но её выдавала гневливая морщинка между бровями.
— We want to help,[90] — заверила она.
— Если то, о чём мы догадываемся, правда, мы тебе не завидуем. — Александр Гольдфарбах доверительно наклонился, забыл о запахе, исходящем от Феликса. — У нас предателей не любят.
— А-а-а… Вот как вы запели, — сказал Феликс. — А когда-то я был вашим другом. Помнится, вы меня жизни учили.
Александр Гольдфарбах почему-то покраснел, должно быть, он вспомнил, каким красноречивым, а главное, патетичным он был, призывая следовать за всем цивилизованным миром. Только этот мир почему-то теперь показался Феликсу кривым.
— Do not have to be carried away. The department at you thick case,[91] — зло произнесла Нора Джонсон.
— А-а-а… мистер Билл Чишолм в курсе? — догадался Феликс.
— Mister Bill Chisholm informed,[92] — в запале ответила Нора Джонсон.
Должно быть, она таким образом хотела надавить на Феликса. Её лицо, похожее на маску, вдруг ожило, на нём отразились вполне человеческие чувства: смесь злости и испуга.
— Он в курсе, что я здесь? — вцепился в них Феликс. — Да или нет?! — Он понял, что они проговорились.
Это было непростительной ошибкой.
— В курсе, — после минуты молчания ответил Александр Гольдфарбах и осуждающе оглянулся на Нору Джонсон.
Феликс тоже посмотрел на Нору Джонсон. Вид у неё был, словно она дала маху, но ещё не вполне поняла это. Они не должны были знать мистера Билла Чишолма. С какой стати? Разные ведомства. Разные департаменты. Разные страны. Значит, одна компашка, догадался Феликс. Значит, разведка. И удивился самому себе. Впервые он противопоставил себя таким людям, как Александр Гольдфарбах. А ведь совсем недавно они мне даже нравились, подумал он, особенно мистер Билл Чишолм. Мало того, я готов был с ним дружить и заглядывал ему в рот. Что-то изменилось, а что именно, я ещё не понял. Ну побили за контрабанду, ну и ладушки, с кем не бывает. Однако здесь что-то другое. Мысль о том, что он в самое ближайшее время подложит им большую, просто огромную, тухлую свинью, придавала ему силы. Только бы Гринёва не подвела.
Александр Гольдфарбах понял, что они обмишурились на полную катушку. Он был умным человеком. Недаром он работал на Бориса Березовского.
— Значит, мы зря время на тебя потратили, — сказал он, брезгливо нюхая платок.
— Выходит, зря, — согласился Феликс.
— Сам напросился, — Александр Гольдфарбах постучал в железную дверь. — Не продешеви, Феликс, — сказал он, покидая камеру.
У Норы Джонсон её гневливая морщинка выразила абсолютное презрение к русскому, который так ничего им и не сказал.
Ознакомительная версия.
