Ознакомительная версия.
– И что я здесь не видел?
Но на всякий случай следую совету. Нет, вроде ничего необычного. Вот в уголке о чем-то спорят два генерала с одной и той же фамилией – министр государственной безопасности Александр Христофорович Бенкендорф даже руками размахивает, объясняя что-то генерал-лейтенанту Христофору Ивановичу Бенкендорфу. Наверняка отбивается от попыток отца оженить сделавшего блистательную карьеру сына. Молодец, не сдается и не поддается на провокации. Бывший командир Особой Павловской гвардейской дивизии у нас вообще большой оригинал – жениться желает непременно по любви и любые разумные доводы, противоречащие оному желанию, отвергает категорически.
А вот еще один министр. Его должность именуется «министр по делам инородных национальностей, реформирования и расширения казачества, внутренних и частично внешних дел». Зато теперь ни одна сволочь не упрекнет генерал-майора Платова в самоуправстве, когда тот в очередной раз подвинет кавказскую границу верст на сто. Подобное случилось в начале зимы – раздосадованный прерванным Индийским походом Матвей Иванович, ни у кого не спросясь, по дороге на родной Дон немного пошалил, результатом чего стала небольшая победоносная война с некоторыми территориальными приобретениями. Проказник, про что и говорю.
Мария Федоровна внимательно наблюдает за мной:
– Ну и как, дорогой?
– Душа моя, люди прекрасно обходятся без моих улыбок, им и так есть чем заняться.
– Даже ему? – Короткий жест в сторону виновника сегодняшнего торжества, стоящего в полном одиночестве и некоторой растерянности.
Вот проклятье, совсем упустил из виду, что у Александра Федоровича здесь нет знакомых, исключая меня, Машу и Кулибина. Но Иван Петрович скачет по зале молодым козликом. А к нам Беляков подойти стесняется и опасается. Все-таки одно дело пить водку с императором в скромном жилище купца третьей гильдии, и совсем другое – увидеть его в почти музейных интерьерах Михайловского замка, на скользком паркете, в окружении блистающих орденами генералов и блистательно прекрасных дам. Я бы тоже на его месте чувствовал себя не в своей тарелке.
– Федорыч! – Оклик звучит негромко, но для тренированного уха опытных царедворцев кажется громом небесным.
Вот чему удивляюсь до сих пор, так это тому, что внешним проявлениям монаршего расположения придается слишком большое значение. Среди собравшихся это заметно в гораздо меньшей степени, но обычные лизоблюды гордятся даже званием мудака, если оно дано высочайшим мнением.
– Да, государь? – откликается Беляков и делает несколько шагов навстречу.
– Александр Федорович, а не выпить ли нам водочки, как в старые добрые времена?
– Под подновские огурчики? – Далее министр вынужден протискиваться ко мне сквозь толпу, мгновенно образовавшуюся вокруг нового императорского любимца. Все знают, что я не пью водку, и столь решительное предложение показывает высочайшую степень предрасположенности. – Совершенно случайно захватил с собой пару бочек, государь! Как вы и любите, соленые в тебеках.
Тебеки – это тыквы в подновском произношении. По странному совпадению или прихоти высших сил я сам когда-то родился в Подновской слободе Нижегородской губернии больше ста лет тому вперед. Тебека – родное слово.
Отгоняю от Белякова внезапно образовавшихся друзей, делаю несколько шагов вперед и беру министра под локоть:
– Присоединимся к Бенкендорфам?
Александр Федорович с опаской бросил взгляд на генералов:
– Разве с немцами можно пить водку?
Еще одна больная тема… После того как перестал воспринимать вселение в тело и сознание императора Павла Петровича как необычный сон, желание удавить всех подданных немецкого происхождения было просто невыносимым. Какой тут в задницу интернационализм? Первым исключением, потянувшим за собой все остальные, и стали Бенкендорфы. Сначала сын, а потом и отец.
– Они русские, Александр Федорович. А происхождение… какое нам до него дело?
* * *
Христофор Иванович встретил нас приветливой улыбкой и вопросом:
– Ваше Императорское Величество, почему человек столь высоких заслуг перед государством до сих пор не имеет титула?
– Зачем? – Ответный вопрос прозвучал у меня и у Белякова одновременно. У него, правда, был несколько конкретнее. – За что же такая напасть?
Московский генерал-губернатор изобразил недоумение и пояснил:
– Но как же! Титул – это… Ну вы понимаете?
– Я понимаю. – Бенкендорф-младший спрятал промелькнувшую улыбку. – Пока уважаемый Александр Федорович является представителем простого народа, весьма достойным, надо заметить… так вот… он может отвечать на любой косой взгляд, да и на любое оскорбительное слово, ударом в зубы.
– Моветон, – заметил Христофор Иванович.
– Ну и что? Зато такое действие является не поводом к дуэли, а причиной возбуждения уголовного дела со стороны моего министерства. И, заметьте, отнюдь не против господина министра.
– Саша, – мягко укорил Александра Христофоровича отец. – Ты преувеличиваешь. Посмотри вокруг – хоть кто-то из собравшихся бросит вызов Александру Федоровичу?
– Oui, papa, но вы забываете, что сегодня здесь присутствуют только те, кто Отчизне посвятил души прекрасные порывы.
– Изрядно сказано! Сын, ты поэт!
– Это из сочинений Его Величества.
Да уж… не помогает прямое упоминание авторства, объясняемое молвой обычной скромностью, и я поневоле прослыл изрядным виршеплетом. Осторожнее надо в следующий раз, а то рискую оставить русскую литературу в глубокой заднице, где она, собственно, сейчас и пребывает. Редкие исключения вроде Державина можно не принимать во внимание, они лишь подчеркивают общее плачевное состояние. В книжных лавках сплошь французские да немецкие фамилии на обложках… срамота! А названия? Куда смотрит цензура? Взять хотя бы сочинения некоего Андреаса фон Кумарера – «Красный афедрон», «Белый афедрон», «Синий афедрон»… Это к чему говорю? А к тому, что Гавриил Романович из-за услышанных стихов Сергея Есенина чуть было не бросил писать свои. А нельзя, ему еще Пушкина благословлять перед схождением в гроб. Нет, гроб не для Пушкина… маленькому Саше пока только три года, но Сергею Львовичу, его отцу, недвусмысленно дали понять, что Нижегородское Суворовское училище через несколько лет примет нового воспитанника с распростертыми объятиями.
– Не нужно так грубо льстить, Александр Христофорович, а то сделаю вывод, что лестью ты пытаешься увести разговор от печального положения дел в собственном ведомстве.
Бенкендорф-младший виновато промолчал. Ладно, не будем сегодня о грустном и наболевшем, тем более дежурный порученец в пятнистом лейб-егерском мундире уже разлил водку по рюмкам.
Ознакомительная версия.
