Трактор проезжает несколько небольших деревень. Все дороги здесь проложены по деревенским улицам. Похоже, война пришла сюда вместе с нами. Люди провожают наш тягач взглядом, понимая, что не просто так занесло в их края такую технику. Между тем на самом большом доме в каждой деревне висит красный флаг. Отвык я уже от них, но придется привыкать заново и язык держать на привязи. Если в западных областях население привыкло к смене власти и особых эмоций от этого не испытывает, то здесь к советской власти привыкли и перемен не хотят.
В сумерках добираемся до деревни Новоселки. Деревня с таким названием есть практически в каждой области, а зачастую и не одна. Останавливаемся у дома с красным флагом. Лейтенант идет искать председателя сельсовета. Я тем временем знакомлюсь с водителем трактора.
— Петрович, — представляется он. — Вообще-то, я Иван Петрович Семяхин, но все меня Петровичем зовут, даже товарищ лейтенант.
Петровичу двадцать четыре года, он окончил семилетку, что по меркам этого времени звучит гордо, и курсы трактористов. В армии служит третий год, все время механиком-водителем транспортного трактора СТЗ-5. Полк их входил в Барановичский бригадный район ПВО. Когда немецкие танки вышли на подступы к Барановичам, полк получил приказ передислоцироваться в Минск. Советский устав этого времени не предусматривал использование зенитной артиллерии среднего калибра для организации противотанковой обороны. Уходили в большой спешке, взяв минимум боеприпасов. Трактору Петровича не повезло — забарахлило магнето. С отставшим тягачом остался и командир огневого взвода лейтенант Костромитин. Поломка, в общем-то, пустяковая, на полчаса всех дел, но эти полчаса оказались роковыми. СТЗ уже почти готов был продолжить движение, когда на дороге появилась немецкая разведка. Расчет бросился к лесу. Немцы выпустили по бегущим не очень прицельную очередь и покатили дальше на Минск.
Стоящий на обочине тягач внимания немцев не привлек, на брошенную технику они уже насмотрелись, а движению по шоссе он не мешал. На это и обратил внимание лейтенант, правда, к тому времени около него остался один Петрович. Остальные стремительно растворились в зеленом массиве, и найти их не удалось. С наступлением темноты движение по шоссе прекратилось, и они рискнули вернуться к оставленной технике. Ремонт Петрович закончил на ощупь, буквально за минуту. СТЗ, не включая фар, добрался до первого поворота и свернул с шоссе вправо. Можно было поискать счастья на двух дорогах, ведущих на восток. Одна шла через Несвиж на Осиповичи, вторая — через Слуцк к Бобруйску. Однако обе они шли по открытой местности, и неторопливый тягач мог стать легкой добычей для немецкой авиации. К тому же он не мог соперничать в скорости с немецкими танками. Поэтому и решил Костромитин проскочить теми дорогами, где танки не догонят и авиация не достанет. Так они оказались на том перекрестке, где мы их и встретили.
Петрович сильно горевал об утраченном карабине. Когда расчет драпанул в лес, карабин оставался в кабине. А когда вернулись, его уже не было. Все было на месте, а карабин таинственным образом исчез. Кто и когда прибрал его к рукам, ни Петрович, ни лейтенант не заметили. Повествование водителя было прервано появлением лейтенанта вместе с местным мужичком — председателем сельсовета. Тот сразу предложил:
— Хадзем да мяне. Хата у мяне вяликая, месца на усих хопиць.
— А тягач? — забеспокоился Петрович.
— Свае не крануты, а чужых у вёсцы няма, — успокоил его председатель.
Много ли нужно человеку для счастья? Крышу над головой, сытый живот и ощущение безопасности. Это для начала. Потом возможны варианты. Кому-то захочется зрелищ, кому-то — выпить, а кому-то — ба…, пардон, женщину. Или мужика, если смотреть с точки зрения лучшей половины человечества. Ну и так далее. Постепенно список растет, и лишь немногие могут позволить себе иметь из этого списка все или почти все. Вот тут-то эти почти все имеющие и обнаруживают, что обладание этим почти всем счастья, отнюдь, не гарантирует. Очень быстро наступает пресыщение, и они опять начинают искать радость жизни в самых простых вещах. Круг замыкается. Вот только подавляющее большинство так никогда его и не проходит, жизнь их обрывается, когда они еще пытаются найти свое счастье. А есть те, кто счастье находит, и сходит с этого круга вечного поиска. Мы же сейчас находимся на самой нижней ступени, мы живые, сытые и довольные сидим за столом в председательской хате и добиваем большую миску картофельных драников, макая их в сметану.
После завтрака лейтенант делает мне замечание.
— Приведите себя в порядок. Вы же образованный человек, инженер. А вид у вас…
— Есть, привести себя в порядок!
Попросил у Петровича опасную бритву, взбил в горячей воде мыльную пену и приступил. Сонные артерии мне удалось сохранить целыми, но остальная площадь покрылась изрядным количеством порезов. После бритья вид у меня, будто я подрался с котом или приставал к женщине с очень острыми ногтями, а она отчаянно сопротивлялась. Что вы хотите, первый раз имею дело с этим инструментом. Лучше бы не брился. Здесь никто понятия не имеет, что такое крем после бритья. Как они живут? Вместо крема делаю холодный компресс, чистая тряпка покрывается бурыми пятнами, но из некоторых порезов кровь продолжает идти. Петрович дает мне цилиндрик, именуемый квасцами. Замазываю порезы и присоединяюсь к Петровичу, копающемуся в потрохах своего СТЗ.
Тракторный двигатель производит на меня впечатление. Тяжелый, малооборотный, мощностью чуть больше полусотни дохленьких лошадок. Зато жрет все, вплоть до керосина и лигроина. У него даже баков два. Один, маленький, для бензина, на нем он заводится, а потом переходит на тяжелое топливо из большого бака. Всеядность двигатель компенсирует прожорливостью. С прицепленной пушкой расход запросто переваливает за двенадцать литров. Нет, не на привычные сто километров, а в час. Вот на этом расходе мы и погорели. Сунувшись в бак, Петрович вдруг заявил, что вчера при петлянии по полесским дорогам трактор сожрал слишком много и теперь топлива хватит еще километров на пятнадцать, от силы на двадцать. Лейтенант побежал к председателю, назад возвратились уже вдвоем.
— Няма у мяне газы, — разводит руками председатель. — Прайду па вёсцы, у людзей спытаю, можа, и дасць хто.
Не перестает удивлять меня наш народ. То за копейку удавиться готовы, то последнюю рубаху снимают. Причем гадать, как поступят в конкретном случае, бесполезно, все равно ошибешься. Ведь немцы их керосином снабжать не будут, и они это прекрасно знают. Тем не менее несут. Несут в бидонах, в стеклянных бутылках, заткнутых пробками из старых газет, кто литр, кто пол-литра. Для нас каждый литр — это еще один пройденный километр, а для них две-три недели освещенной по вечерам жизни. Потом они перейдут на лучину. И все ради спасения одной-единственной пушки. Причем десятки, если не сотни, таких же пушек стоят сейчас на обочинах дорог и брошенных огневых позициях, и никто не думает их спасать. А эту вот готовы спасать всем миром. Почему так происходит? Не понимаю. Всего набирается около пятнадцати литров.
