Светана углядела Фрица. «Фриц» — не прозвище, а имя собственное — от «Фридрих». Мужичок ихнему императору — тёзка.
Уж что она этому фрицу сделала… Ну, я, примерно, представить могу — сам учил. «Русский поцелуй форева»! Сработало наповал: немец немедленно послал далеко свою артель, княжескую службу, сказался больным, отстал от каравана и собрался продолжать безостановочно.
Могу представить себе его потрясение. По «Уставу» за связь русских женщин с иностранцами — до 7 лет. Соответственно, бедные швабы и вестфальцы три года жили во Владимире… по-монашески. Уж как они обходились — не знаю. Сублимировали на стройплощадке? А тут такая женщина…! Таким способом…! Головка — заработала, голова — выключилась. Про недостачу кровообращения у мужчин… — я уже рассказывал.
Фильке, как он на хуторок заселялся, была дана полная свобода действий. В рамках законности, конечно. Дашь человеку свободу — будешь расхлёбывать результаты её применения. С чем я и столкнулся.
Заявляются ко мне в Пердуновку Филька с подбитым глазом, вся из себя встопорщенная, но молчащая, из последних сил, Светана. И этот немецкий поросёнок, с вывернутыми за спину руками.
Я тут весь из себя… на вощаной досочке считаю кубические сажени грунта — сколько надобно снять, чтобы Гудково болото спустить, а тут мужик от порога бьёт лбом в пол и вопит:
— Господине! Славен боярский сын! Вот как бог свят! Не корысти ради, а токмо пользы для! Через мою сердечную привязанность и об господском добре неусыпное бдение!
— Филька! Кончай пердеть — стань нормально!
Он, похоже, капусточкой завтракал — как «пал на лицо своё», так брюшко и придавил. Теперь орёт, чтобы треск замаскировать. Ну ладно — звук, а вонь чем спрячешь?
«Работу тяжкую висок едва вершит»: фильтрую до 90 %… «запахов и звуков», которые «стайкою наискосок» исходят от моего «восточного постоялого двора управителя»…
Факеншит! Почему попаданцев не готовят к тому, что почти всё, что скажут аборигены — будет белиберденью?! Я об этом уже погрустил. Я об этом грущу каждый день. И, чует моё сердце, буду грустить всю оставшуюся жизнь. Можно сказать: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!» — и в это кто-нибудь поверит. Но скажи: «нынешнее поколение будет говорить связно!» — чистая фантастика.
После фильтрации выясняется хорошо знакомая по первой жизни картинка: взувание лоха-иноземца.
Фриц провёл в «Святой Руси» уже три года, но жил в своей общине-артели. С туземцами общался мало и многих тонкостей святорусской жизни не понял. Филька эту… этнографическую некомпетентность — уловил и ею воспользовался.
— Хочешь эту бабу?
— Натюрлих! Сейчас! Шнель!
— Можно и шнель. Но после веселья. Согласен?
— Я! Я!
Никто иноземцу не объяснил, что слово «веселье» на Руси имеет и второй смысл — свадьба.
— Хочешь ли ты, раб божий Фриц, взять в жёны рабу божью Светану? Ну, чего лупаешь? Хочешь взять?
— О! Ять! Гебен! Я! Я!
Утром похмельного Фрица облили холодной водой, чтобы начал двигаться, и погнали носить такую же воду из реки для всех остальных.
По возвращению он обнаружил, что его место на Светане занято самим Филькой. И полез в драку. Судя по окраске Филькиного глаза — начало было успешным. Потом народ навалился: «Наших бьют!» и Фрица, всё-таки, повязали. Теперь притащили ко мне на суд.
— Вот, господине, раб твой. Суди его!
— Нихт! Их бин нихт склав! Я есть фрайер ман.
«Склав» — одно из названий славян в древних текстах. Это же слово используется в немецком как «раб». «Я — не славянин»? Или — «Я — не раб»? Это, парень, ты зря напомнил, что «славянин» и «раб» у вас — синонимы.
Что ты фраер — я уже понял. Хоть и через арго. Сейчас это поймёт и вестфальский поросёнок:
— По «Русской Правде» — «в робу — холоп». Она — роба. После свадьбы ты — мой холоп.
— Нихт, нихт! Хохзайт… свадьба — вар нихт! Пфаррер вар нихт! Поп — нет!
— По русскому закону свадьба состоит из двух частей — обручения и венчания. Вторая — происходит в церкви и для неё нужен поп. Но, поскольку в здешней местности нет ни попа, ни церкви, то достаточно первой части. Мужем и женой вас принародно объявили. С вашего согласия. Бражку — выпили, угощение — съели. Ты — муж этой женщины. Она — роба. По закону муж робы — холоп. Ферштейн?
— У-у-у! Барбариланд!
Ругается. Но… на мой слух — оскорбительно не звучит. Калифорния, однако: «Святая Русь» — «Санта Барбариленд»…
Парня развязали, сидит на полу, брызжет слезами и соплями, наматывает на кулаки и рвёт свои белобрысые патлы. Как бы не облысел…
«Рыбу ловят на червя, а кобеля на сучку» — древняя, ещё до-хомосапиенская, мудрость, всем известная… Но применить лично к себе…
Деваться некуда, закон есть закон, остаётся исполнять «боярскую справу» — достаю ошейник и пытаюсь одеть на этого Фрица. Парень резко дёргается, машет рукой, ненароком выбивает ошейник у меня из рук и… я впечатываю его лицом в пол. Захват кисть-плечо. И куда ты теперь денешься?
Чистый автомат: завершающее движение в нескольких айкидошных приплясах. Хотя, конечно, локоть-ладонь — правильнее.
Полностью завершить не успеваю: на спину немцу, чуть не вырывая из плеча вывернутую и удерживаемую мною иноземную конечность, рушится туша Фильки.
— А! Воровать! На господина руку поднял! Бунтовщик! Рубить! Казнить! Запороть гадину!
Откуда такая резвость? Только что на полу носом лежал, капусточку переваривал, а теперь немца молотит без остановки.
— Ты чего такой… кровожадный?
— Да я…! Да за тебя…! Живота своего не щадя! Вот те крест святой…!
Тут голос Светаны со стороны:
— Он все майно немца себе взял. Теперь боится, что ты вернуть велишь.
— Да я…! Да как ты подумать могла…! Господине! Не верь змее подколодной! Она ж курва курвущая! Она ж…
— Она, Филя, душа православная. А ты её замуж за иноверца выдал. Сиё есть преступление противу Уставу нашей святой русской православной богом спасаемой… церкви. Она холопка — с неё спросу нет. Весь спрос с тебя. На семь лет в церковный дом — готов?
— Я? Дык… как же? Ну… Нет! Господине! Помилосердствуй! Жена, дети малые! Сиротами! Как же это?! Хозяйство… На семь лет… Смилуйся! Не губи!
— Довольно. Слушай мою волю: Светану — возвращаю на усадьбу. С мужем. Сейчас поедете на Филькин двор. Светана, заберёшь своё майно. И — мужнино. Отдашь ей всё, что взял у немца. И для меня — всё, что от других постояльцев взял. Всё, Филя, до последней щепочки. Не играйся со мной. Помни: у меня милости просить — без толку. Нету её у меня. Проси службу. У тебя служба есть — вот и справляй её хорошо. Ещё раз обмишулишься…
