Симеон Гаврас нахмурился.
— Ступай, готовься в путь!
Когда турмарх вышел из тронной залы, Григорий Гаврас медленно прошествовал к резному золоченому креслу — подобию императорского трона и, водрузившись на него, ударил посохом об пол.
Брэнар, командир варяжской стражи, почти бесшумно возник перед ним.
— Мой сын отправляется в Аахен, — глядя на суровое лицо постаревшего в битвах воина, проговорил архонт.
— Мне это уже ведомо.
— Тебе знаком алеманнский язык?
— Да, — склонил голову северянин.
— Возьми человек пять надежных бойцов, ты отправляешься с Симеоном.
Варяг кивнул.
— Твоя задача — оберегать его от любого врага, от явного, тайного, а также от любого, какой только может появиться — упокой, Господи, душу его.
Все могут короли, но королевы хотят еще больше.
Борис Крутиер
Никотея открыла глаза и, не двигаясь, перевела взгляд с темного сырого потолка на стены с закопченными полосами — воспоминанием о горевших здесь недавно факелах. Расшитые охотничьими сценами занавеси шпалер чуть плескали, вздуваясь от пола, отчего травящие вепря собаки на них казались живыми, но они не заинтересовали герцогиню. «Похоже, там сквозняк», — мелькнуло у нее в голове.
Севаста приподнялась на локте, пытаясь лучше рассмотреть, откуда тянет ветром. Конрад Швабский лежал рядом с нею, раскинувшись в блаженном изнеможении. Никотея чуть заметно усмехнулась — как учила некогда Мафраз, если желаешь чего-то добиться от мужчин, обращайся с ними так, чтобы даже несчастье с тобой они предпочитали счастью с соперницей.
Уроки знойной персиянки не прошли даром. Этой ночью Конрад впервые узнал, какой может быть женщина, и озадачился вопросом: кто же были все те, с кем он прежде встречался в постельных баталиях. Неожиданно для себя Никотея тоже почувствовала, что между нею и этим рыжим мускулистым варваром существует какая-то непонятная ей связь, но это ощущение вовсе не порадовало ее. Привязываться, а уж тем паче влюбляться она не собиралась.
Герцогиня мотнула головой, словно пытаясь отогнать непрошеный морок, и с удивлением увидела сморщенную, помпезно одетую старуху, неподвижно восседавшую на табурете в углу опочивальни.
Заметив пробуждение госпожи, та, ни слова не говоря, поднялась и хлопнула в ладоши. По этому сигналу из-за вздуваемой сквозняком занавеси появились, точно выплыли, четыре дебелые вальяжные девицы. Каждая с платьем в руках.
Старуха, кланяясь, приблизилась к супружескому ложу, чтобы помочь герцогине подняться, и на довольно сносной латыни предложила ей выбрать сегодняшний наряд.
Никотея молча ткнула в одно из них, отворачиваясь, чтобы скрыть досаду. Ей вдруг представилось, что, проснись Конрад хоть на миг до нее, в комнату наверняка бы ввалились увальни вроде тех, что вышиты на гобелене. В каком виде они могли бы ее увидеть?!
Невзирая на проповеди сестер-монахинь, воспитывавших дочь Анны Комнины на протяжении нескольких лет, Никотея не только не верила в греховность плоти, но и откровенно гордилась своей красотой. Однако не подобает демонстрировать всем и каждому то, что предназначено восхищенным взорам немногих. «Эту церемонию надо будет изменить», — подумала знатная ромейка, скрывая досаду и еще раз за сегодняшнее утро сожаления об отсутствии Мафраз.
Наскоро омывшись теплой водой из серебряного рукомойника и с помощью служанок придав себе вид гордый и величественный, Никотея вышла из опочивальни. Ночные стражи резво подскочили с лавок, на которых дремали последние часы, с усердием выражая нерушимую преданность и набирая воздух в грудь, чтобы прокричать здравицу молодым.
— Тише, он спит, — властно остановила их герцогиня, и эти слова, произнесенные на латыни, к ее радости были столь выразительны, что не нуждались в переводе.
Никотея обвела взглядом обветренные лица соратников мужа. Все как один — воинственные бородачи, мало склонные к каким бы то ни было размышлениям.
Севаста видела подобных людей в Константинополе среди наемников. Такие не боятся смерти, ибо не слишком отличают ее от жизни. Хорошо, что они есть под рукой у Конрада, прекрасно, что их много, но сейчас ей нужно было совсем другое.
— Где рыцарь Гринрой? — осведомилась она.
— Я здесь, моя госпожа. — Рыцарь Надкушенного Яблока появился на пороге. — Все выполнено.
— Что «все»?
— Все, как вы велели. Вернее, велели бы, если бы изволили подняться до того, как я исполнил то, что вы пожелали бы велеть в противном случае.
— О чем ты? — ошарашенная услышанным проговорила Никотея.
Она была большой почитательницей ораторского искусства, но с утра подобные фразы не укладывались у севасты в голове.
— По вашему невысказанному, но воспринятому мной желанию я распорядился нагреть купальню и подготовить воду для омовения.
Никотея поглядела на Гринроя почти с нежностью. Она сделала знак безмолвно ждущим дамам свиты сопровождать ее и, поблагодарив спасителя, попросила его идти рядом, указывая дорогу.
— Гринрой, мне нужна твоя помощь, — произнесла она, когда процессия наконец покинула дворец и отправилась в старые римские термы, не так давно приведенные в порядок по требованию севасты.
— Госпожа может рассчитывать на меня не менее, чем я сам.
Никотея улыбнулась. Этот ловкий пройдоха был ей по душе.
— Насколько мне ведомо, в вашей стране существует довольно странный обычай выбирать императора…
— Отчего же странный? Когда Господь распределяет волю свою на двенадцать особ, как паштет за столом, получается намного забавнее, чем ежели бы все случалось этак попросту, меж родней. Время от времени людям надо давать позабавиться, иначе их охватывает вздорное желание сетовать на судьбу и хвататься за оружие.
Никотея вспомнила, как в смертный час ее деда милейший дядя Иоанн с телохранителями захватил императорский дворец и отстранил от трона ее мать и отца. «Среди родичей это тоже бывало забавно!»
— Сейчас, когда император мертв, на его место прочат Конрада и еще кого-то. Кого же?
— Есть две кандидатуры. Первая — Лотарь Саксонский, он немолод, не слишком богат и не имеет особого влияния на ход дел в Империи. Хотя довольно хитер и себе на уме. Вторая — герцог Баварии Генрих, прозванный за храбрость Львом. Этот куда серьезнее.
— Львом? — переспросила Никотея. — Он действительно так храбр и силен?
— О да, этого у него не отнять.
Герцогиня внимательно поглядела на спутника:
— А что отнять?
— Для начала — голову, — делая задумчивое лицо, ответил Гринрой. — Хотя для этого надо уже быть императором. А пока можно лишь возблагодарить Господа за то, что, наделяя Генриха талантами, он не слишком расщедрился, отвешивая мозги в посудину над его плечами. Но толпа любит его и почитает непобедимым.
Никотея сложила губы в грустную улыбку. Что мудрить, ее Конрад также не блистал тонким разумением и познаниями в деле управления государством, но ежели выбирать следовало именно по этим качествам, то, возможно, Империя надолго бы осталась без правителя, как уж тут ни выбирай. Не сажать же на престол самого Гринроя?!
Чтобы отвлечься от этих мыслей, Никотея попыталась сосредоточиться на воображаемой фигуре Генриха Льва.
Однако в голову почему-то лезло воспоминание о Константинополе, о львятнике, в который очень давно водил ее венценосный дед Алексей Комнин. «Львы не охотятся, — вспомнилась ей брошенная тогда василевсом фраза. — Они лишь охраняют свою территорию. Добычу приносят львицы. Как ты знаешь, — говорил владыка Константинополя, — само наименование „василевс“ означает „идущий путем льва“, потому он и ведет себя, как лев. Так что накрепко запомни, моя девочка, чего следует ожидать от земных владык и о чем заботиться самой».
Из константинопольского львятника ее мысли перенеслись в знойные пустыни Ливии, где эти грозные звери обитали на воле. Сейчас в тех землях, обливаясь потом и не жалея крови, мчались в бой собратья Гринроя — такие же, как он, обладатели золотых рыцарских шпор…
«Лев охраняет территорию, — подумалось Никотее, — а Генрих Лев к тому же хочет сделать своей территорией все земли Империи. Надо придумать ему другое занятие, чтобы добиться успеха».
— Скажи, Гринрой, — обратилась она к сопровождающему, — отчего вдруг столь доблестный рыцарь, как герцог Баварский, не отправился в Святую Землю, дабы отвратить сарацинов от мысли отвоевать гроб Господень?
Гринрой удивленно поглядел на хозяйку. Он прекрасно знал, что ромеи недолюбливают воителей, принявших крест.
— Кто знает, может, о землях своих печется, а может, отчего и недосуг. У него под боком своих язычников хватает.
— Язычники? — заинтересованно переспросила Никотея.
