старшим офицером если не считать заявившегося в лагерь военного агента Игнатьева Алексея Алексеевича с каким-то кавказцем в звании ротмистра, что пытались наладить кормежку личного состава.
Офицеры после вчерашней затянувшейся попойки и легкого опохмела под вечер двадцать первого числа шумели, активно обсуждая устроенную русским частям встречу и лишь Михаил, взяв стул пристроился в темном уголке, взяв бокал вина и медленно его попивал. Но как ни пытался он изобразить из себя невидимку, его конечно же не оставили в покое, особенно учитывая его совсем не восторженное поведение, и конечно же потребовали пояснений.
— А вы почему столь хмуры Михаил Антонович?! — докопался до него слегка перебравший вина командир первой роты первого батальона капитан Генроз.
— Я не хмур, Виктор Францевич.
— Как же не хмуры?! Вот, сидите тут как Кащей и зыкаете темным глазом…
— И правда, господин штабс-капитан, — поддержал капитана Генроза, еще один офицер, полковник Лисовский, военный прокурор при особой бригаде в котором видимо из-за профдеформации личности проснулся профессиональный интерес к нетипичному поведению «подозреваемого». — Что это на вас нашло?
«Вот блин, и смотрит падла, словно я уже совершил какое-то преступление, — мысленно хмыкнул Михаил. — Так вот, я еще пока только раздумываю над этим…»
Наездом этой парочки заинтересовались прочие офицеры и выжидательно уставились на Климова. Мысленно сплюнув, он ответил:
— А чему я собственно должен радоваться господа?
— Но ведь такой восторг…
— Восторг местных, я понять могу, — перебил какого-то младшего офицерика Михаил. — Особенно мужиков. Как они отдаривались паршивого качества винцом, сигаретами да шоколадками за то, что мы и наши мужики поедут вместо них на фронт подыхать да дышать ядовитыми газами коими нас конечно же попотчуют германцы. Я даже могу понять восторги женщин, ведь опять же мы, а не их мужья, братья или отцы поедут на всю туже войну, где не по ним будут стрелять из пулеметов и накрывать «чемоданами» разрывая в ошметки. Да, они нам искренне благодарны за то, что именно мы будем подыхать вместо них. Как не так давно вместо них подыхали какие-то индусы, а когда те кончились, привезли негров из Западной Африки, а когда и они кончились привезли негров из Восточной Африки, а когда и они закончились, привезли индокитайцев, таких смешных узкоглазых ребят в соломенных шляпах, а когда и они закончились… угадайте с трех раз, кого привезли подыхать вместо жабоедов? Правильно господа! Нас! Вот я и думаю, а кем мы тогда являемся на фоне всех этих сипаев из французских колоний? Не таким же сипаями? Мне вот интересно, их встречали с таким же размахом и радостью на улицах?
Офицеры начали недоуменно и хмуро переглядываться о чем-то вполголоса заговорив между собой.
— Вы пьяны, господин шабс-капитан, и говорите глупости, — произнес ледяным тоном полковник Щолоков Иван Иванович, начальник штаба бригады. — Мы не сипаи, а выполняем союзнический долг!
— Именно, господин полковник! Именно! Долг! — распалился Михаил Климов. — Россия так должна Франции, как земля крестьянину, что решила расплатиться всеми нами! Нехай, бабы еще нарожаютЬ…
Михаил уже понял, что сорвался, говорит что-то не того, не тем и не там, но остановиться уже не мог. Да и зачем? Все равно скоро свалит отсюда, так что можно напоследок резануть правду-матку, выплеснуть весь негатив копившийся в нем все это время. А то видеть все эти наивно-восторженные рожи было просто невыносимо.
Так что, демонстративно сделав глоток из бокала, пока полковник от возмущения хватал ртом воздух, продолжил:
— Вот эти все буржуа, что так радовались нашему прибытию и были нам благодарны за то, что станем подыхать вместо них… а скажите мне, а точнее ответьте себе на вопрос, а насколько далеко распространяется эта их благодарность по отношению к России? Или дальше сифилисного поцелуя и корзинки с печеньем, — кивнул он на вазу такого подаренного печенья, — да бутылки с вином дело не дойдет?
При словах о поцелуе вздрогнул поручик Бодько и рефлекторно потер губы рукавом кителя.
— Ведь часть из них владеет облигациями госдолга России. Так ли далеко распространяется их благодарность, что может они порвут все эти бумажки? Ах нет?! Ну конечно же нет! Благодарность благодарностью, а деньги деньгами. Как говорят у нас, дружба дружбой, а табачок врозь! Вот и получается господа, что мы не только будем лить за них свою кровь, но они выжив за наш счет, с России еще будут дополнительно тянуть деньги в качестве дивидендов по этим облигациям. Может ответит мне, сколько сотен миллионов рублей реальным золотом Россия платит только по процентам? Хорошо устроились лягушатники, вы не находите? И подумайте еще над вот чем, нас ведь поставят не на второстепенный фронт, туда они, надо думать, собственных граждан отведут, что для них гораздо ценнее пришлых и которых можно не жалеть.
Зал погрузился в тишину, что с каждым мгновением становилась все более гнетущей. Все переваривали сказанное Михаилом и судя по тому, как все сильнее сдвигались их брови к переносице, до них начинала доходить вся глубина и абсурдность сложившейся ситуации.
«Зря… все-таки зря…» — раскаивался в содеянном Климов, глянув на комсостав бригады, а выражение их лиц не сулило ему ничего хорошего, по крайней мере от некоторых из них.
Не смог удержаться, тело реципиента, его гормоны, общая горячность, все-таки влияло на подселившееся сознание. Тут еще винца хлебнул, совсем раскрепостился…
Хотя, увидев легкую грустную усмешку генерала Лохвицкого, удивился.
«Готовит мне какую-то особенно пакостную каверзу или… согласен?» — недоуменно подумал он.
Покопавшись в памяти, выудил несколько сказанных еще на пароходе генералом фраз из которых следовало, что Николай Александрович был против посылки русских солдат во Францию.
— Вы говорите недостойные русского офицера и благородного человека гнусности! Я буду настаивать, чтобы тебя отстранили от командованием боевым подразделением и… перевели в маршевый батальон! Там найдутся более достойные офицеры, что смогут повести солдат в бой и отличиться, не посрамив знамя корпуса!
«Паскуда… как же я тебя… люблю! Обеими руками „за“!» — мысленно засмеялся Михаил.
Перспектива командовать ротой обозников его ничуть не пугала, даже радовала. Подальше от окопов и вшей, в атаки ходить не надо. Лепота!
— Не стоит так горячиться, дорогой Иван Иванович, — похлопал по плечу начштаба подошедший генерал Лохвицкий, Михаил при этом встал со стула, сидеть, когда перед тобой стоит генерал даже в неформальной обстановке это уже оскорбление. — Михаил Антонович храбрый и достойный офицер и искренний патриот России, его награда тому свидетельство. У каждого может быть свое мнение… пусть оно и было сейчас высказано в несколько резкой форме.
«Ну зачем?!» — мысленно с разочарованием простонал
