готовить революцию в Америке, капиталисты успеют уничтожить советские республики, и штаб мировой революции — СССР — перестанет существовать!..
Мертвая тишина была ответом на речь Рудольфа. Выскаказанная им мысль во всей жуткой ясности представилась каждому члену ЦК, и все безвольно повесили головы.
Том опомнился первым.
— Так что же делать? — воскликнул он. — Неужели отказаться от мобилизации и сегодня же выступить с оружием в руках, точнее говоря — с голыми руками? Ведь это с самого начала обрекает нашу революцию на гибель!
Поднялся шум. Председательствующий тщетно призывал к порядку тридцать пять обычно дисциплинированных членов ЦК. Тридцать пять единомышленников, каждый по-своему, толковали слова Рудольфа, — настолько слова эти были ужасны.
Владимир, Сим и другие товарищи из Украины понимали и разделяли мысль Рудольфа, пожалуй, глубже других: не приходилось сомневаться, что он был прав. И хотя в последние месяцы они сотни раз обсуждали невозможность воевать с капиталистами в таких условиях, когда технике врага можно было противопоставить только живую силу, они только сейчас до конца осознали всю слабость военной подготовки советских республик и очевидную неизбежность гибели красной крепости революции — СССР.
«Неужели это может произойти? Неужели чудовищная мысль Рудольфа соответствует истине? — и Владимир дословно вспомнил речь главного инженера СТО. Вспомнил и, замирая, вынужден был с ужасом признать: — Может статься, так и будет…»
Наконец Том сумел утихомирить товарищей. Коммунары сели на свои места, но еще долго не могли как следует успокоиться и нервно переговаривались.
Слово вновь взял старый Рудольф. На этот раз его речь была короче.
— Мы не в силах изменить ход исторических событий, — сурово резюмировал он. — Ускорить нашу революцию настолько, чтобы предотвратить войну, мы не в состоянии. Единственное, что мы можем и обязаны сейчас делать для спасения СССР, это — препятствовать империалистической армии разрушать и уничтожать советские республики.
Среди присутствующих раздался нервный смех.
— Вы несете вздор, Рудольф! Даже если мы немедленно организуем бунты в армии и станем при посредстве наших мобилизованных товарищей портить военное имущество, мы все равно не предотвратим несчастье! — выкрикивали самые экспансивные.
— И все же мы должны и можем предотвратить беду! — уже истерически закричал товарищ Рудольф.
Собрание притихло. Всех поразила решительность Рудольфа.
— У меня есть план, — договорил он. — Возможно, он покажется вам авантюрным. Но подумав, вы увидите, что план вполне реальный, хотя осуществить его будет трудно.
— Излагайте ваш план, — недоверчиво предложил Боб.
— Он очень простой. Советским республикам не страшна дегенеративная империалистическая армия, и к тому же за два-три месяца мы ее деморализуем. Советским республикам страшна военная техника, которой обладают наши капиталисты. Им страшна химия. Империалистическая ставка считает, что в химической войне советские республики будут парализованы за три недели. У советских бойцов нет даже нужного количества противогазов. Но даже если бы советские республики были обеспечены двойным количеством противогазов, это не уменьшило бы опасности. Мы знаем, какие газы за это время изобрели Америка и Европа — против них не могут устоять никакие противогазы. Поэтому единственное спасение в том, чтобы создать противоядие, то есть газ, который разлагал бы ядовитые газы и лишал их ядовитой силы.
— Но для этого необходимо знать формулы ядовитых газов! — раздались нервные возгласы.
— Да, надо знать, — спокойно согласился Рудольф. — И мы их не знаем. Как не знает их никто ни в Европе, ни в Америке, включая самых верных сторонников наших врагов. Буржуазия умеет скрывать свои тайны. Возможно, формулы знают только один-два человека во всем мире — изобретатели этих газов. Но, опять же, никому не известны имена изобретателей… Так вот, мы должны любой ценой выяснить, кто знает эти формулы, найти этих людей и заставить их выдать нам тайну.
Рудольфу едва дали закончить. Со всех сторон послышались саркастические замечания, ругань и насмешки. Но Рудольф спокойно пропустил мимо ушей «старого дурака», «сумасшедшего» и даже «провокатора». А когда волнение немного успокоилось, он произнес тихо, но так твердо, что все посерьезнели:
— Я сам возьмусь за это дело, если даже ЦК не примет мое предложение.
Неожиданно у Рудольфа нашлись союзники.
Владимир уже давно порывался что-то сказать. Теперь же, воспользовавшись внезапным молчанием, он взял слово.
— Я с вами, товарищ, — и он стиснул руку Рудольфа. — Я еще не знаю, как мы это осуществим и не вижу шансов на успех, но мы должны постараться! Может, это даже фантазия, — обратился он к слушателям, — но ситуация заставляет нас ничем не пренебрегать. У русских есть остроумная пословица: «Попытка не пытка». Допустим даже, что мы ничего не достигнем и наша попытка не увенчается успехом. Но мы рискуем, в конце концов, только своей жизнью. Бывают такие случаи, когда приходится полагаться не на схему, а на удачу, на «авось»!
Выслушав его, Том внес предложение: позволить Владимиру и Рудольфу работать по предложенному плану, предоставить им право самой широкой инициативы и в случае нужды помогать им всем, чем можно.
Сразу несколько товарищей вызвались участвовать. Но Рудольф отобрал для начала одного Боба, взяв с других обещание прийти на помощь по первому же зову и оговорив, что ЦК разрешит ему при необходимости использовать рядовых членов партии.
Троица не стала ждать конца заседания и, не мешкая, приступила к выполнению замысла товарища Рудольфа, в то время как другие товарищи остались обсуждать вопросы организации вооруженного восстания.
Прежде всего надо было в подробностях выслушать и обсудить план Рудольфа.
— Зайдем в кафе, — предложил Рудольф. — Во-первых, это удобнее с точки зрения конспирации, а во-вторых, немного подкрепимся: неизвестно, когда в следующий раз придется поесть.
Товарищи зашли в первый попавшийся бар. По дороге Рудольф купил вечерний выпуск правительственных «Известий».
Несмотря на поздний час, в баре было людно и шумно. В одном конце, на эстраде, под звуки разбитых клавикордов, тромбона, скрипки и барабана, обнаженная пара — мужчина и женщина — отплясывала модный и наипохабнейший чарльстон, обливаясь потом. Танцоры то и дело на миг останавливались — этого требовали «па» танца — и наспех растирали по лицу и голой груди капли грязного пота.
В другом конце бара шел митинг. На столе среди опрокинутых бутылок и стаканов стоял растрепанный человек в разорванной и засаленной рабочей одежде. Он бил себя кулаками в грудь, ерошил волосы и, очевидно, что-то
