в новогоднюю ночь «по холоду» за сотню километров от дома. Но я отшутился тем, что давно уже «не как все». Сказал, что бокс и прыжки с парашютом «сделали своё дело».
Я взглянул на Котову, спросил:
- Ты поедешь со мной?
Подумал: «Только тебя мне там и не хватало».
- Конечно! – ответила Лена. – Еду.
Она поспешно выбралась из-за стола.
- Вы сумасшедшие! – сказал Кирилл.
***
Чижик завёлся с пятой попытки: его тяга к приключениям не исчезла. Я прогрел двигатель мотоцикла – минут десять он громко тарахтел. Взрывы фейерверков в посёлке не раздавались (как это было бы в двухтысячных годах), но до меня долетали звуки музыки. Вернулся в дом. В прихожей я взглянул на наряд Котовой – снял с вешалки старую отцовскую стёганую ватную куртку. Выкатил мотоцикл со двора. Усадил Лену в боковой прицеп. Накрыл её ноги ватником.
Мороз покалывал нос и щёки. Я выдохнул через рот – словно выпустил струю табачного дыма. Поправил на руках перчатки. Отметил, что небо сейчас казалось почти чёрным, а звёзды походили на алмазную крошку. Ветер слегка покачивал покрытые снегом ветви шелковицы. В соседском дворе звякнули звенья собачьей цепи. Запахов я почти не ощущал, будто они замёрзли. Заметил, что в окне маячит мамин силуэт – помахал ему рукой. Смахнул с сидения снежинки.
- Сергей, а к кому мы едем? – спросила Котова.
Она спрятала подбородок и губы под шарф.
Между шарфом и шапкой выглядывали лишь её глаза и кончик носа.
- К нашему общему знакомому, - ответил я. – К Коле Уварову.
Лена прижала к щекам варежки.
- Что-то я такого не помню, - сказала она. – Кто это?
Я запрыгнул на спину Чижика.
Мотоцикл подо мной дрожал, будто отчаянно желал сорваться с места.
- Вспомнишь, - пообещал я. – Его ты обязательно вспомнишь. Уж поверь мне.
Я резко газанул на «нейтрали», включил передачу (Чижик слегка дёрнулся), плавно отпускал сцепление. Двинуться с места на морозе для меня и в прошлой жизни было больным вопросом. Мотоцикл покатился. Я хмыкнул, отпустил сцепление и одновременно сбросил газ. Отметил, что двигатель Чижика неплохо тянул на холостых оборотах. Я не спешил с набором скорости: помнил, что даже слабосильный движок на больших оборотах срывал заднее колесо в пробуксовку. Потому я и ездил обычно зимой на малых и средних.
Чижик радостно урчал, послушно реагировал на мои приказы. На дороге перед ним плясало пятно света от фары, заставляло блестеть снежные кочки и лежавшие на проезжей части льдинки. Ветер словно усилился. Он тихонько завыл, постукивал по моему мотошлему ледяной крошкой. Кроны придорожных деревьев ожили: помахали нам на прощанье заснеженными ветвями. Я аккуратно свернул на перекрёстке, чуть прибавил газу. Увидел, что прямо передо мной на чёрном небе застыл яркий серебристый лунный диск.
Слева от меня медленно проплывали силуэты деревьев посадки. Справа в темноте угадывались прикрытые снежным одеялом кусты на пустыре. Фонарные столбы остались в посёлке. На огибавшей посёлок дороге источниками света мне служили лишь луна и фара мотоцикла. Колёса Чижика въехали в колею. Не лучший вариант движения. Но на малой скорости вполне терпимый. Мотоцикл обижено дребезжал: движение по колее, будто по рельсам, Чижика не устраивало. Колёса то и дело чиркали о ледяную кромку.
Из плена колеи Чижик вырвался, свернув на заасфальтированную дорогу. Снега и льдин там стало поменьше. А пространства для манёвра больше. Я прибавил газу: разогнал мотоцикл до шестидесяти километров в час – этой скоростью ограничился. Не забыл слова Артурчика о том, что при езде на мотоцикле зимой «высокая скорость не экстрим, а дибилизм». Я скосил взгляд на Котову. Лена закутала лицо в шарф по самые глаза. Пристально смотрела прямо перед собой на припорошенную снегом дорогу.
Я невольно вздохнул, вспомнив о своём внедорожнике, что остался на стоянке в аэропорту – где-то там, в будущем. Представил, как лениво постукивал бы сейчас пальцем по рулевому колесу (в такт звучавшему из динамиков музыкальному ритму). Прижимал бы педаль газа к полу. Легко оставил бы позади все эти развалюхи, что сигналили мне сейчас – требовали, чтобы я уступил им дорогу. Вдыхал бы аромат сандала. Беседовал бы с Котовой – узнал у Лены, какого лешего её понесло в новогоднюю ночь в наш посёлок.
А вместо этого я трясся верхом на дребезжащем Чижике, будто несущийся в лобовую атаку рыцарь-крестоносец на закованном в броню скакуне. Я удерживал в руках так и норовивший вильнуть руль. Не оглядывался назад, чтобы не сменить при этом траекторию движения. Луна теперь маячила над моим левым плечом. Но ветер по-прежнему метал льдинки мне в лоб, будто свернул на перекрёстке вместе с Чижиком. Я сбросил скорость около железнодорожного переезда. За городом вновь ускорился: без фанатизма.
***
Через деревню Майское я проехал, не сбавляя и без того невысокую скорость. На этот раз меня на въезде в деревню не встретил пёс. Но деревня бодрствовала: светились окна в домах, из печных труб валил густой дым. Советские люди сейчас в домашнем тепле и уюте праздновали наступление нового года (а не метались по району верхом на мотоцикле). Я подумал о том, что в одном из этих домов сейчас смотрел новогодний «Голубой огонёк» отец уже заскучавшей пятилетней девочки. Может, он находился сейчас вон в том домишке с резными ставнями на окнах. Или в том, с покатой крышей, окружённом зелёным забором. Не увидел я признаков жизни лишь в доме номер семнадцать по улице Ленина: в том самом, где летом удерживали в подполье директора швейной фабрики.
***
Уже минут двадцать мы двигались по дороге в одиночестве: нас не обгоняли машины, никто не ехал нам навстречу. Свет фары Чижика метался перед нами по заснеженной неровной дороге. Ветер
