Ознакомительная версия.
— Да я что, Александр Данилович? Я ж просто так, к слову пришлось, — смущенно забормотал Ухов. — Вы же знаете, что у меня язык — как помело…
Началась активная и методичная бомбардировка Нотебурга с обоих берегов невского истока. И чугунными ядрами палили, надеясь, что удастся пробить в крепостных стенах дельный проем, и зажигательные бомбы забрасывали внутрь крепостной территории, помышляя учинить там сильные пожары.
Очень долго ничего не получалось: тяжеленные чугунные ядра отскакивали от камней Нотебурга — как сухой горох от стенок бревенчатой избы, а возникающие пожары успешно тушились дисциплинированными и старательными шведами.
Лишь через десять дней, когда подошел последний обоз с боеприпасами, следовавший из самой Москвы и слегка завязший в злых новгородских болотах, дело пошло на лад.
— В псковских и новгородских арсеналах хранятся зажигательные бомбы и гранаты только старой конструкции, — пояснил Шереметьев. — А осадные бомбы, начиненные горючим составом Якова Брюса, до сих пор изготовляют только на Москве-городе. Ничего, сейчас мы с ворогом поговорим на другом языке…
Действительно, после применения новых боеприпасов ситуация резко изменилась: уже через три часа после возобновления бомбардировки в крепости начался сильнейший пожар, сопровождаемый громкими взрывами.
— Огонь, наверное, добрался до пороховых погребов! Александр Данилович, поспорим на серебряный рубль, что еще до сегодняшнего заката шведы вывесят белый флаг? — заинтересованно предложил Ванька Ухов, с которым у Егора установились доверительные и дружеские отношения — по типу «царь Петр — Алексашка». — Вон, восточная стена уже начала разрушаться… Так спорим или как?
Егор, минут пять внимательно понаблюдав за горящей крепостью в подзорную трубу, только неопределенно пожал плечами:
— Белый флаг они, может быть, и вывесят. Только, как усердно подсказывает мой внутренний голос, совсем не для того, чтобы сдаться. Наверняка затеют какие-нибудь дурацкие и долгие переговоры… Не, Ванюша, шведы ребята очень мужественные и упорные. Много еще они выпьют русской кровушки…
Через два часа над круглой центральной башней Нотебурга на ветру заполоскалось белое полотнище.
— Всем пушкам — немедленно прекратить огонь! — отдал команду Егор.
Вслед за замолчавшими пушками на мысу дисциплинированно перестала палить по крепости и северная батарея Солева.
Вскоре от острова отчалила гребная шлюпка — с белыми флагами на носу и на корме.
— Александр Данилович! — опустив подзорную трубу, взволнованной скороговоркой доложил Погодин: — Там, в лодке — сам комендант Нотебурга, генерал Ерик Шлиппенбах, старший брат того Шлиппенбаха, который со своим корпусом охраняет Ливонию. Вы его однажды (мне полковник Соколов рассказывал) взяли в плен, а потом обменяли на одну девицу чухонскую, безродную…
— Молчать, дурак! — недовольно зашипел Егор, быстро оглядываясь по сторонам: не услышал ли кто ненароком из «чужих», стоящие рядом Ванька Ухов и Фролка Иванов были не в счет. — Эта «девица безродная» — рано или поздно — станет законной русской царицей, так что настоятельно советую, орлята, языки не распускать по-пустому… А ты, Проша, не ошибаешься часом — насчет коменданта? Не по правилам это: лично жаловать на первые переговоры, доверенные офицеры для того существуют.
— Он это, Ерик Шлиппенбах! — заверил Прохор. — Он к нам, в смысле в шведский еще Ниеншанц, приезжал несколько раз — с визитами вежливости. Та еще штучка: заносчив и горд — как сто тысяч чертей! Говорит — только по-шведски…
Егор, повертев туда-сюда тоненькое колечко, дополнительно поднастроил свою подзорную трубу и навел ее на приближающуюся лодку. Комендант Нотебурга, гордо стоящий на корме, выглядел очень даже солидно и представительно: длинная седая борода, железные ребристые доспехи, явно очень старинные, на голове старика красовался черный металлический шлем, чем-то напоминавший обычную кухонную кастрюлю, на левом боку висела — в непрезентабельных потертых ножнах — чрезмерно длинная шпага.
«Очень уж похож на Дон Кихота! — подсказал начитанный внутренний голос. — Я бы такому не доверял! От аналогичных чудаков только и надо ждать что неприятностей мерзких да паскудных, произрастающих из махровой сентиментальности».
— Эй, Прохор! — велел Егор. — Иди-ка встреть дедушку, узнай, что ему надо от нас. Ведь из присутствующих только ты разумеешь шведскую мову…
Лодка ловко пристала к берегу, даже вползла на полкорпуса вперед — на низкую речную косу. Гребцы, уважительно и бережно поддерживая за стальные локти, помогли старику-коменданту выбраться на черные прибрежные камни. К Шлиппенбаху-старшему торопливым шагом приблизился Прохор Погодин, склонился в низком полупоклоне.
После двухминутного диалога Прохор указал рукой на берег. Старый шведский генерал, согласно кивнув головой, уверенно и размеренно, очень широкими шагами, двинулся в указанном направлении, Погодин почтительно семенил рядом.
«Комендант-то явно к тебе направляется. Выйди навстречу, не заставляй пожилого человека карабкаться по крутому косогору, запыхается ведь… — насмешливо заканючил внутренний голос. — Что, не пойдешь? Боишься, что подчиненные не так поймут? Гордыня обуяла? Ну-ну, смотри, братец…»
По знаку Егора к нему приблизились Шереметьев и Апраксин, а Ухов и Иванов, в соответствии со своими скромными чинами, покладисто отошли в сторону. Что поделаешь, серьезные переговоры требовалось проводить с соблюдением всех писаных и неписаных норм и правил, обязательно в присутствии достойных и уважаемых свидетелей.
Комендант Нотебурга и Прохор Погодин остановились в нескольких шагах от троицы русских военачальников. После обмена взаимными короткими приветственными жестами Ерик Шлиппенбах, скрестив руки на груди, заговорил — громко и величественно, глядя только на Егора, как будто Шереметьева и Апраксина не существовало вовсе. Погодин незамедлительно приступил к обязанностям толмача.
— Отважный сэр Александэр! Я бесконечно рад, что мне посчастливилось лично познакомиться с вами! — неожиданно заявил Шлиппенбах. — Мой младший брат, командир ливонского королевского корпуса, в своем письме очень тепло и восторженно отзывается о вас. Судя из событий и поступков, описанных в его подробном послании, вы, сэр, являетесь настоящим благородным кавалером, для которого кодекс рыцарской чести — не пустой звук!
Генерал бережно снял с головы свою каску-кастрюлю и торжественно помахал ею туда-сюда, выставив далеко вперед носок правой ноги — в низком кожаном сапоге, щедро обитом металлическими пластинами, и почтительно склонив свою седую голову.
Ознакомительная версия.
