За размышлениями тарелка Виктора незаметно опустела, и он поймал себя на том, что допивает томатный сок со сметаной, толком не разобрав вкуса. 'Вот и я в это общество интегрироваться начал', вздохнул он и потащил поднос на мойку.
'А впрочем,' — спохватился Виктор, оставив позади расслабляющую прохладу буфета, 'вот я, допустим, сейчас попил бульона, съел блинчики, сыт и доволен. Что дальше мне надо? Выбор из двадцати разных блинчиков? Или из двухсот? Одни из которых свирепо дороги, а в других микропримеси творога надо искать в лаборатории?
Перед лифтовыми дверями приятных персиковых тонов столпились в ожидании люди. Ждать не хотелось. В теле непривычно струились ощущения тепла, свободы и легкости. Не раздумывая, Виктор свернул направо, толкнул белую, облицованную пластиком металлическую ручку и вышел на неширокую лестницу. Здесь на площадках не стояло цветов; бежевые плоскости стен, серый в крапинку бетонный пол, овальные плафоны редких светильников дневного света под потолком и светло-серые струны перил создавали впечатления пустоты, прохлады и одиночества. Двустворчатые стеклянные двери отсекали шум коридора, окна были закрыты, и тишина этого рукотворного ущелья рождала в душе чуть смутную тревогу. Казалось здесь все указывало на то, что этот путь создавался как аварийный, и даже надписи рубленым шрифтом — '1 этаж', '2 этаж' — наводили мысли о гражданской обороне.
Он начал подниматься наверх: звуки его шагов, словно легкий пар, поднимались в пролете и медленно гасли где-то там, где потолок чернел отверстием чердачного люка. Пройдя два или три марша, Виктор заметил, что к эху его шагов добавился отзвук других, более торопливых и частых; хлопанья двери он не слышал, да и не мог, потому что двери по периметру, видимо для сбережения тепла, были отделаны мягкой резиной, а наверху створок стояли доводчики, охраняя по ночам безмятежный сон жильцов от ненужного шума. Кто-то спускался навстречу, вниз по лестнице; вскоре до Виктора стали долетать и пока еще невнятные звуки речи, постепенно усиливаясь и складываясь в слова.
— Нет, ну погоди… Ну я не понимаю, как это можно. Что значит? Что? Ну, а что еще можно подумать?.. Нет. Нет, я решительно не понимаю…
Навстречу Виктору спускалась женщина немного старше тридцати, в мягком длиннополом брючном костюме в стиле корнуолл, из твида табачного цвета, со свободным блейзером, высокий воротник которого был прикрыт небрежно повязанным красно-коричневым шарфом. Виктору сразу бросилось в глаза ее лицо: вздернутый носик придавал даме некоторое сходство с пани Катариной из 'Кабачка 13 стульев', правда, эта женщина была чуть-чуть пополнее, но это отнюдь не лишало ее фигуру стройности. Ее черные, на низких широких каблуках, туфли чем-то напоминали мужские полуботинки, но все это как-то вписывалось с костюмом в один образ, удачно сочетая экстравагантность с консерватизмом, аристократический изыск — с простотой и удобством. Светлокаштановые волосы слегка растрепались от быстрой ходьбы; в руке она держала серебристый мобильник округлой формы, похожий на лодочку от старых парковых качелей.
— Нет, ну что я должна объяснить?.. Конечно, нет… И что именно? Ну это можно объяснить?… Нет, ну почему…
Ее шаги уже доносились снизу; внезапно взгляд Виктора, внимательно смотревшего себе под ноги, наткнулся на яркую обложку валявшегося на ступеньках журнала 'Аналоговые системы'. Журнал был чуть пообтрепан, и когда Виктор поднял его, оказалось, что он был за 1992 год.
— Эй! Это не вы потеряли? — крикнул он, перегнувшись через перила.
Шаги внизу на мгновенье замерли: тотчас же они послышались снова, теперь уже приближаясь. Вскоре в пролете мелькнуло красно-коричневое пятно шарфа; женщина поднималась, запихивая на ходу серебряную мобилу-лодочку в сумку и застегивая пуговицы. Виктор начал спускаться ей навстречу, спокойно и неторопясь: что-то подспудно его настораживало.
— Да… спасибо… Это обронила я… — немного растерянно и запыхавшись, произнесла она. Виктор молча протянул ей журнал, тоже почему-то смутившись, и не зная, что сказать.
'Журнал. Лестница. На лестнице мы впервые встретились с Зиной. Там, во второй реальности. Споткнулась на лестнице, случайно. И здесь — журнал, случайно. Паранойей, попахивает, но вдруг это не просто журнал?'
— Что вы на меня так смотрите?
Ее глаза с длинными ресницами уперлись взглядом в Виктора, как будто отстраняя; но в их глубине мелькнула какая-то непонятная печаль и невысказанное желание что-то объяснить, а губы тронула едва заметная улыбка. Впрочем, она тут же угасла, а лицо приняло нарочито строгое выражение.
— Нет, я не дочь Натальи Селезневой. И мы не знакомы.
— Ну и прекрасно… — сам не понимая, почему, неуверенно протянул Виктор. — Я тоже не знакомлюсь на лестницах.
— Не верю, — быстро ответила она, и тут же, спохватившись, добавила, — но это хорошо. Всего вам доброго!
И она быстро побежала вниз, держа журнал в правой руке; вскоре Виктор услышал, что шаги ее замедлились, но через пару секунд снова быстро застучали каблучки, зазвенела пружина двери, и затем все стихло.
… В детстве так бывает: день кажется длинным-длинным.
Сначала долгое утро, лучи солнца на штукатурке возле кровати, где любознательным взглядом давно все изучено; край желтого пятна опирается на трешинку, в широкой части которой видна полоса посеревшей от времени дранки. Потом ее заделают. Но это потом, и пройдет целая эпоха. Месяц, может быть, больше.
После долгого утра будет одевание, умывание… потом завтрак, и запах мяты от зубной пасты сменится запахом кипяченого молока… а впереди до вечера еще целая жизнь, и тебя ждет масса открытий и приключений.
Виктору Сергеевичу в это воскресный вечер вдруг показалось, что он снова вернулся куда-то в детские годы. Сутки растягивались до бесконечности, и ждать хотя бы пятнадцать минут было невыносимо. 'Интересно, это просто от новых впечатлений, или все эти переходы что-то меняют во мне физически? И не произойдет ли в один момент что-то такое… Нет. Не будем думать. Надо жить, пока есть к этому возможность, не упуская ни один час, ни одной минуты.'
Он решительно нажал на кнопку двери Риденки. Сосед появился на пороге в большой застиранной футболке, на угасшей белизне которой смутно голубели остатки большой заглавной 'Д' в окружении полувыведенных пятен краски, и в больших, похожих на шаровары, новых тренингах цвета морской волны; растоптанные вылинявшие кроссовки дополняли картину.
— А, Сергеич! Ну, заходи.
— Да нет, простите, я не за этим. Можно у вас для стирки еще таз одолжить? А то в ванной только один, и какая-то странная корзина, как для кошек.
— Для стирки, для стирки…
— Ну да, для стирки именно как для стирки.
— А, для стирки! Так это… Внизу там, в цоколе, прачечная есть. Вот в эту корзину одежду ложут и туда несут.
— А, все, спасибо. Вы извините за беспокойство.
— Да какое беспокойство, что тут… Заходи.
То, что Риденко назвал прачечной, оказалось продолговатым залом, отделанным крупной плиткой под серый мрамор; вдоль прохода стояли автоматические стиральные машины с баками на четыре кило, а в конце — диванчики, где можно было подождать результата, если влом мотаться туда-сюда до квартиры. Цветы были и здесь: над диванчиками из керамических кашпо свисало что-то вроде длинных лиан с большими овальными листьями. Несколько пенсионерок с такими же, как у Виктора, корзинами, обсуждали вопросы здоровья и работу медпункта на первом этаже: 'Вот Лидочка, по-моему, более внимательно выслушает… А тонометр у вас уже вернули из ремонта?' Судя по возрасту, они помнили и Великую Отечественную, и холодную, и теперь многолетнее течение налаженной жизни, то бурное и стремительное в молодости, то тихое и светлое к годам преклонным убедило их в незыблемости мирной жизни.
— А вот мы у кого спросим… Молодой человек!
Виктор сначала не понял, к кому был обращен этот вопрос; пару секунд до него дошло, что он, действительно, годился дамам в сыновья.
— Молодой человек, скажите, теперь ведь не надо будет запасать соли и спичек? Теперь говорят, война будет за Луну.
— Медь там нашли на Луне, я слышала…
— Подожди, Сергеевна, дай вопрос закончить, а то ты всегда перебиваешь. Говорят, только на Луну будут посылать территории делить, а спички будут. Я, если что, пьезозажигалку припасла, но пока не пользуюсь.
— Да зачем тебе пьезозажигалка? У всех плита автоматом.
— Ну, мало ли, может одолжить кому. Так что там болтают?
Соль и спички, подумал Виктор, опять спички и соль. Странно, почему всегда этот набор, а не крупа и макароны или цистерна воды без радионуклидов. Хотя… Этого добра проще запастись надолго. А крупы все равно нужен подвоз.
