Лешка сидел, словно в прострации — и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?
— Ну, иди пока в камеру, — следователь махнул рукой. — Посиди, подумай.
— О чем думать-то?
— О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!
— Господи! — Лешка схватился за голову. — Противни-то мне зачем понадобились?
— Вот уж этого не знаю, — пожал плечами чиновник. — Сиди, вспоминай.
А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас — было это иль не было?
Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.
Ну вот, докатился… Верней — докатался. Вот уж поистине правду говорят — от тюрьмы да от сумы не зарекайся.
Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень-то тут удобно — ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.
Снаружи загремел засов. Вошли два стражника:
— Поднимайся. Идем.
— Куда?
— Увидишь.
Ну да, конечно. Мог бы не спрашивать.
Гремя цепями, Лешка зашагал между стражами по полутемному тюремному коридору.
— Стой! — его поставили лицом к стене, загремели ключами. Похоже, пришли…
И где же вчерашний следователь?
— Заходи.
Лешка очутился в небольшом помещении с низким потолком и покрытыми серой штукатуркой стенами. Потрескивая, горели свечи. Посередине, прямо напротив дверей, стоял большой стол, за которым сидел какой-то лысеющий усатый чиновник в темно-коричневой далматике — нет, не следователь, другой.
Слева от стола, у стены, имелась длинная скамья… С нее поднялись сразу двое:
— Алексей!
Лешка заморгал глазами от радости:
— Владос! Георгий! Вы как здесь?!
— Благодаря милости господина куратора, — оба разом поклонились усатому.
— У вас время только до восхода солнца, — потеребив усы, напомнил тот. — Говорите быстрее.
— Хорошо, — Владос повернулся к Лешке: — Так вот, пока ничего не спрашивай, слушай…
Юноша слушал, время от времени кивая головою. Оказывается, виновником столь крутых изменений в его судьбе оказалась не столько драка, хотя и она имела место, а гнусные происки избалованного сыночка столичного протопроедра Герасима, настрочившего обстоятельнейший донос в канцелярию автократора – базилевса, в котором, кроме драки, обвинял неосторожного юношу во всех грехах, какие только смог выдумать. Нельзя сказать, чтоб Лешка сильно удивился сему известию. Герасим… Ну, кому еще? Разве что, Никифору Макриту? А вот бы их стравить!
— Неплохая идея, — засмеялся Владос. — Обязательно стравим. Но сейчас пока не о том надобно думать — как тебя отсюда вызволить, вот вопрос!
— Да уж, — покосившись на занимавшегося своими делами куратора, Лешка махнул рукой. — Представляете, обвиняют черт знает в чем — и на полном серьезе!!
— Это неважно, — покачал головой Георгий. — То есть неважно в твоем случае. Видишь ли, у протопроедра хватит возможностей продавить любое решение… Нет, нет, о казни речь не идет, но долгосрочная каторга — тоже вещь малоприятная. Эх, хорошо бы тебе скрыться из города хотя бы на полгода. За это время много воды утечет, и много чего изменится.
— Как же мне отсюда уехать? — недоуменно переспросил Лешка. — Ведь тюрьма!
Он опасливо оглянулся на тюремного куратора, но тот даже усом не шевельнул. Сидел себе, читал какие-то свитки, да время от времени делал в них пометки, обмакивая остро заточенное перо в яшмовую чернильницу.
— О том подумаем, — ободряюще улыбнулся Владос. — Ведь с тобой-то мы свиделись, а это, я скажу, не так-то просто! Кстати, привет тебе от всех ваших — через старика тавуллярия. Хорошо о тебе отзываются, добрая, говорят, драка, хорошо повеселились!
— Как вы узнали, что я здесь?
Георгий улыбнулся:
— Помогла некая дева… кстати, тебе знакомая.
— Ксанфия?!
— Тсс! Никаких имен.
— Но она ж вас не знает!
— Зато знает, где ты живешь. Вернее — нашла. Ну а дальше уж мы взялись…
Усатый тюремный чиновник вдруг оторвался от своих бумаг и важно сказал:
— Время!
— Да – да, — спохватились Владос с Георгием. Послушник мягко улыбнулся:
— Увы, Алексий, но мы вынуждены уйти. Не падай духом и надейся не только на Господа! Мы еще свидимся, ну а пока — прощай.
— До свидания, — улыбнулся Лешка. — До скорого свидания, друзья!
Когда он вернулся в свою камеру, сквозь решетчатое окно уже виднелись золотящие утренние облака лучи — первые лучи восходящего солнца. Лешка прижался спиною к стене и задумался. И в самом деле — было над чем подумать.
Правда, не дали — подсадили еще одного узника, высокого крепкого парня на вид чуть постарше Лешки.
— Фирс, — сразу представился он. — Как здесь соломка, мягкая?
— Да я б не сказал, — Лешка вполне искренне улыбнулся — ему и в самом деле понравился нежданный сосед — вроде ничего себе парень, веселый.
— А тебя как зовут? — устраиваясь напротив, поинтересовался Фирс. Лицо у него было широкое, толстогубое, смешное, волосы русые, лохматые, а глаза — не понятно, какого цвета глаза, темновато было.
— Я — Алексей, — Лешка поежился. — Сижу тут за кучу самых гнусных преступлений, которых не совершал.
— Все мы не совершали, — сокамерник тряхнул головой. — Я вот тоже ничего такого не совершил, просто треснул по морде десятника.
— Ты строитель?
— Почему строитель? Акрит, воин.
— Воин? — Лешка удивленно хлопнул глазами. — А разве воинов судит гражданский суд, а не свой, воинский.
— Понимаешь, дело-то происходило не на службе. Так расслабились маленько с ребятами, выпили, а тут десятник — негоже, говорит, позорить славное имя императорских акритов гнусным и непотребным пьянством! Ну, представляешь, пьяным мужикам такое сказать?
— Представляю, — улыбнулся Лешка. — Все равно, что показать быку красную тряпку. И что, все на тебя повесили?
— Да, понимаешь, ребята сразу в гарнизон подались, а я не успел — завис тут у одной красули. Теперь вот расхлебываю.
— А вообще, как служба?
Лешку сильно интересовал этот вопрос, ведь еще в конце прошлого года ему исполнилось восемнадцать и, он, вообще-то, должен уже был вовсю служить в родной Российской армии. Тянуть, так сказать, лямку… или, нет — выполнять конституционный долг, приличествующий каждому порядочному человеку — так гораздо лучше!
